Разрушение Дома Да Дерга (страница 2)

 

1 2 3

– Не бывать ничему, кроме битвы! – ответили ирландцы.

– Будет лучше для вас,– сказал Ингкел,– коли заключим мы союз, ибо изгнаны вы из Ирландии, а мы из шотландских и бриттских земель. Порешим, что сначала идете вы грабить мой край, а уж потом вместе с вами отправлюсь я грабить и вашу страну.

Тогда заключили они союз и с той и другой стороны дали заложников. И были заложниками от ирландцев Гер, Габур и Фер Рогейн за разбой, что желали учинить в Ирландии люди Ингкела, а сыновья Донн Деса в его стране.

Бросили они жребий, чтобы решить, куда направиться прежде. Выпало им плыть в страну Ингкела, и поплыли они и грабили там, а потом возвратились в Ирландию.

Конайре меж тем двигался к Дому дорогой Куаланн. Остановились разбойники у берегов Бреги против Этайр. Так говорили они:

– Опустите паруса и встаньте поближе друг к другу, дабы не заметили нас с земли. Пусть самый быстрый из нас сойдет на берег поглядеть, можем ли мы с Ингкелом отстоять свою честь, ибо Разрушение за разрушение посулил он нам.

– Кто же пойдет? – спрашивали они.– Пусть это будет тот, кто наделен тремя дарами – зрения, слуха, суждения.

– Есть у меня дар слуха,– молвил Мане Медоречивый. |

– А у меня дар суждения и зрения,– сказал Мане Немедлящий.

– Воистину, кому же идти, как не вам,– сказали разбойники. -Лучше и не придумаешь.

И отправились тогда девять человек к Холму Этайр, чтобы поглядеть и послушать.

– Остановись-ка,– сказал вдруг Мане Медоречивый.

– В чем дело? – спросил его Мане Немедлящий.

– Слышу я поступь славных коней королевских,– ответил Мане Медоречивый.

– Вижу я их,– сказал его брат.

– Что же ты видишь? – спросил Мане Медоречивый.

– Вижу я воинов на колесницах, дивных, статных, прекрасных воинственных, чужеземных, стройных, усталых, мокрых, быстрых горячих – далеко вокруг них дрожит земля. Они едут к бессчетным холмам, где чудесные реки и устья.

– Что же там за холмы, реки и устья? – спросил Мане Медоречивый.

– Индейн, Култ, Куйлтен, Мафат, Амат, Иармафат, Финди, Гойске, Гуйстине²³,– ответил Мане Немедлящий.– Серые копья на тех колесницах, мечи с костяной рукоятью на бедрах у воинов посеребренные щиты повыше локтей. Половина воинов едет верхом, половина на колесницах. На каждом из них пестроцветное платье. Вижу я добрых коней, что гонят они перед собой. Трижды пятьдесят их – темно-серых, с маленькими головами, остроухих, ширококопытых, с огромными ноздрями, красногрудых, откормленных, что послушно стоят после скачки, легко запрягаются, скоры в дороге резвые, мокрые, горячие, взнузданные трижды пятьюдесятью уздеч-ками с красной эмалью.

– Клянусь тем, чем клянется мой народ,– сказал всевидящий, -это кони знатного человека. Вот, что скажу я: то Конайре, сын Этерскела, со множеством ирландских воинов.

Воротились они назад, дабы поведать обо всем разбойникам.

– Вот,–сказали они,–что мы видели и слышали. Немалое собралось там войско–трижды пятьдесят кораблей в них пять тысяч воинов, а в каждой тысяче по десять сотен. Опустили воины паруса, направили корабли к берегу и пристали к Трахт Фуйрбтен²⁴.

В то самое время разжигал Мак Кехт огонь в Доме Да Дерга. И от грома его огнива отлетели трижды пятьдесят кораблей обратно на морские волны.

– Знаешь ли ты, что это? – спросил Ингкел у Фер Рогайна.

– Не ведаю,– отвечал тот,– разве только это Лухтон Певе из Эмайн Махи раздает удары, когда силой отнимают у него еду или Лухдонн ²⁵ кричит в Темра Луахра, или Мак Кехт разжигает огонь на ночлеге короля. Каждая искра и головня от того огня что падает на пол, зажарит сотню телят и двухгодовалых свиней

– Да не приведет к нам сегодня Господь этого человека,– воскликнули сыновья Донн Деса,– ибо несет он беду.

– Не больше она той, что узнали от вас мои края,–сказал Ингкел,– на счастье мне оказался он тут.

Потом пристали они к земле, и от удара трижды пятидесяти кораблей о берег содрогнулся весь Дом Да Дерга, так что щиты и копья со звоном попадали наземь и ни одного не осталось на крюках.

– Что там за грохот, о Конайре? – спросили воины.

– Не могу и помыслить,– ответил король,– разве только лопнула твердь или Левиафан, что опоясывает мир, вознамерился разрушить его своим хвостом, или корабль сыновей Донн Деса пристал к берегу. Горе мне, если это не они, возлюбленные мои братья, кого не пристало нам страшиться этой ночью!

Вышел вперед Конайре и оказался на лугу перед Домом.

Между тем услышал и Мак Кехт громовой удар и решил, что напали враги на его спутников. Схватил он тогда свое оружие, и почудилось воинам, что совершил он тогда громовой прием трехсот.

Воистину страшен был герой, грозный и бешеный лев, Ингкел Одноглазый, внук Конмайкне, что стоял на носу корабля сыновей Донн Деса. Единственный глаз был у него во лбу, огромный, словно бычья шкура, с семью зрачками, черными, словно жуки. Каждое колено его было размером с котел, каждый кулак – с корзину жнеца. Был его зад, словно два сыра, а каждая голень, словно ярмо.

И тогда пять тысяч воинов, по десять сотен в каждой тысяче. сошли на берег у Трахт Фуйрбтен.

Тем временем вошел Конайре в Дом и всякий, был на нем гейс или нет, занял свое место. Сели три Красных, сел и Фер Кайле со своей свиньей.

Вышел к ним сам Да Дерга, а с ним трижды пятьдесят воинов. И были у каждого из них волосы до затылка и короткий плащ до бедер. Пятнистые зеленые штаны были на воинах, и в руках держали они палицы с шипами и железными полосами. – Приветствую тебя, о Конайре,– сказал Да Дерга,– как приветствовал бы и тогда, когда чуть ли не все ирландцы решили бы разом быть здесь.

Между тем заметили они женщину у входа в Дом, и было это уже после захода солнца. Просила она позволения войти. Длинными, словно ткацкий навой, были ее голени. Серый волнистый плащ был на той женщине, волосы ее спускались до колен, а губы свисали на одну половину лица.

Вошла она, прислонилась ко входу и бросила на короля и его воинов дурной взгляд. И тогда сам король сказал ей:

– Что скажешь о нас, женщина, коли ты и вправду провидица?

– Вижу я,– ответила женщина,– что если только птицы не Унесут тебя в лапах из этого Дома, не уйти тебе отсюда живым.

– Не дурных предсказаний мы ждем,– ответил король.– Но ты не из наших людей. Как твое имя, о женщина?

– Кайлб,– сказала провидица.

– И вправду, не слишком уж длинное имя,– сказал Конайре.

– Немало у меня и других имен,– ответила женщина.

– Каковы же они? – спросил король.

– Нетрудно ответить: Самайн, Синанд, Сейскленд, Содб, Сай-гленд, Самлохт, Кайл, Кол, Дикоем, Дикуйл, Дихим, Дихуймне, Ди-хуйнне, Дайрне, Дайрине, Дер Уайне, Эгем, Агам, Этамне, Гним, Клуйхи, Кетардам, Нит, Немайн, Ноенден, Бадб, Блоск, Блоар, Уает, Меде, Мод.

На одном дыхании пропела она это, стоя на одной ноге у входа в дом.

– Чего же ты хочешь? – спросил ее Конайре.

– Воистину того же, чего и ты,– ответила женщина

– Гейс запрещает мне принимать одинокую женщину после захода солнца,– сказал Конайре.

– Хоть бы и так,– сказала на это женщина,– все же не уйду я, пока не окажут мне гостеприимство этой ночью.

– Скажите ей,– молвил король,– что получит она быка да свинью, а в придачу остатки кушаний, если только проведет ночь в другом месте.

– Если и вправду случилось так, что у короля не найдется еды и приюта для одинокой женщины, поищу я их у другого владыки раз уж забыл про гостеприимство король в этом Доме.

– Жестокий ответ,– сказал на это король.– Хоть и лежит на мне гейс, пропустите ее.

Великий ужас навели на них речи той женщины, хоть и не знали они, отчего это было.

Тем временем сошли на берег разбойники и добрались до Ле-кайб Кинд Слебе. Никогда не закрывались входы в Дом. Оттого и назывался он бруйден, что похож был на губы, изрыгающие пламя²⁶.

Воистину велик был огонь – Вепрь Лесов, что разжигал Конайре каждую ночь. Семь дверей было в Доме, и когда вынимали из огня полено, из каждой вырывалось пламя, словно от горящей часовни. Семнадцать колесниц Конайре стояло у каждого входа в Дом, и те, кто смотрел с кораблей, ясно видели пламя сквозь их колеса.

– Знаешь ли ты, о Фер Рогайн, что там за яркий огонь? -спросил Ингкел.

– Если то не огонь короля, то и не знаю, что думать,– ответил Фер Рогайн.– Да не приведет его сюда Господь этой ночью. Воистину жаль.

– По нраву ль тебе его власть над ирландской землей? – спросил Ингкел.

– Хороша его власть,– ответил Фер Рогайн,– ибо с тех пор, как он стал королем, с середины весны до середины осени не закрывают облака солнце, ни одна росинка не падает наземь до полудня, до самого вечера не шевелит ветер хвосты скотины. От конца года до конца года лишь одного теленка из каждого хлева задирают волки. И дабы так было впредь, семь волков живут заложниками у стены королевского Дома, а с ними еще и Мак Лок - он-то и говорит за волков с Конайре. И каждому мнится, что слаще мелодии арфы голос другого, а все оттого, что царят в стране мир, добрый закон и приязнь. Три венца Ирландии славятся ныне – венец из колосьев, цветов и желудей. Да не приведет его сюда Господь этой ночью! Воистину жаль! Это кабан, идущий перед желудями. Это ребенок в летах ²⁷. Увы, коротки его дни!

– Счастлив я,– молвил Ингкел,– что именно он оказался тут, и не избегнуть разрушения взамен за другое. Нелегко было мне отдать на погибель отца, мать, семь братьев да моего короля, прежде чем прийти сюда за возмещением.

– Верно! Верно! – закричали дурные люди, что были вместе с разбойниками.

Потом пустились они в дорогу от Трахт Фуйрбтен, и каждый захватил с собой камень, чтобы сложить каирн. Фении²⁸ первыми стали отличать разгром от разрушения и ставить высокий камень при разгроме, а каирн при разрушении. Оттого и решили разбойники в этот раз сложить каирн. И было это вдали от Дома, дабы не слышали их и не видели. Подле каирна стали они держать совет.

– Скажите мне,– спросил Ингкел у знавших те края,– что это здесь поблизости?

– Это Дом Уи Да Дерга, главного хозяина Ирландии,– отвечали ему.

– Воистину славные мужи ждут в Доме гостей этой ночью. И решили разбойники послать кого-нибудь последить за домом.

– Кто же пойдет туда поглядеть? – спрашивали все.

– Кто ж, как не я,– ответил Ингкел,– ибо мне причитается возмещение.

Отправился Ингкел к Дому с одним из трех зрачков, что были в глазу у него на лбу, дабы своим взглядом погубить короля и всех, кто был с ним рядом. Заглянул Ингкел в Дом сквозь колеса колесниц, но заметили его изнутри, и пустился он прочь.

Вернулся он к своим людям, и те встали вокруг, чтобы лучше слышать его. В самом центре стояли их вожаки. Были то Фер Гел, Фер Гайр, Фер Рогел, Фер Рогайн, Ломна Друт, Ингкел Одноглазый. Шестеро было их в самой середине, и тогда вышел вперед Фер Рогайн и молвил:

– Что там такое, о Ингкел?

– Что б это ни было,– молвил Ингкел,– но там и вправду закон королевский, воинственный гул и владыки достойные звуки. Есть там король или нет, захвачу этот Дом я по праву, ибо настал черед моего разрушения.

–- В твоей это власти, о Ингкел,– сказали молочные братья Конайре,– но не станем мы нападать, пока не проведаем, кто там.

– Хорошо ли разглядел ты Дом, о Ингкел? – спросил Фер Ро-гайн.

– Лишь успел я взглянуть на него,– сказал Ингкел,– но и такой, какой есть, он достойное мне возмещение.

– Воистину так, о Ингкел,– сказал Фер Рогайн,– ибо там брат наш, Конайре, сын Этерскела, верховный правитель ирландцев. Скажи нам, кого ты увидел на геройском месте, что против сидения владыки в том Доме?

– Увидел я там благородного, славного мужа,– ответил Инг-кел,– высокого и ясноглазого, с дивными зубами. Лицо его узко внизу и широко сверху. Прекрасны его золотистые, дивно подвязанные волосы. Серебряная заколка у него на груди, а в руках меч с золотой рукоятью. При нем пятиконечное копье. Безбород он, с лицом прямодушным, румяным, прекрасным. Воистину благороден тот воин.

Увидел я трех мужей, что сидели на восток и на запад против того воина. Не иначе как рождены они одним отцом и матерью, до того схожи они красотой, славным обличьем, летами. Длинные волосы у них на затылке. На каждом зеленый плащ с золотыми полосками. Бронзовые щиты у тех воинов и острые копья над ними, а в руках мечи с костяной рукоятью. Дивный прием они знают – копья берут между пальцев и крутят их так, что становятся копья длиннее. Узнаешь ли ты их, о Фер Рогайн?

– Нетрудно мне узнать их,– ответил Фер Рогайн,– то Кормак Конд Лонгас²⁹, сын Конхобара, лучший воин, что вовеки стоял за щитом на ирландской земле. Воистину благочестив этот муж. Страшится он зла нынче ночью. Гостеприимный хозяин тот воин и воистину искусен в боевых приемах. Девять воинов, что окружают его, не кто иные, как три по имени Дунгус, три по имени Делгус и три по имени Дангус, девять спутников Кормака, сына Конхобара. Никогда не губили они бедняков и не защищали богатых. Славен герой, что стоит между ними – Кормак Конд Лонгас, сын Конхобара. Клянусь тем, чем клянется мой народ, девять раз по десять воинов падут от его руки в первой схватке и девять раз по десять от руки его людей, не считая по одному на каждое оружие да по одному на них самих. Не уступит в доблести Кормак никому перед Домом и уж похвалится победой над королем, королевскими родичами да знатными разбойниками. И пожелает он спастись, хоть покроются ранами все его люди.

– Горе тому, кто начнет разрушение,– сказал Ломна Друт,– пусть из-за одного Кормака Конд Лонгас, сына Конхобара. Клянусь тем, чем клянется мой народ,–сказал Ломна, сын Донн Деса,– что если бы послушались моего совета, то не бывать бы разрушению пусть из-за одного этого человека, его доброты и геройства!

– Не в моей это власти,– ответил Ингкел.– Облака слабости ³⁰ окутали тебя. Воистину тяжкое испытание, что грозит щекам козы, выпадет нам из-за клятвы Фер Рогайна. Известно мне, что никчемный ты воин. Облака слабости... ...к Дому Донна завтра наутро. Да не скажут старики, что отказался я от разрушения. Так тому и быть.

– Не попрекай свою честь, о Ингкел,– сказали Гер, Габар и Фер Рогайн,– соверши разрушение, покуда мы все не погибнем, если только не лопнет земля под ногами.

– Твоя правда, о Ингкел,– сказал Ломна Друт,– ибо не против тебя обернется разрушение. Унесешь ты с собой голову чужеземного короля и порубишь другие, но избегнут гибели братья – Ингкел, Эйкел и Теленок Разбойников³¹. Воистину нелегко мне,– сказал еще Ломна.– Горе мне прежде всех, горе мне после всех! Первой отлетит моя голова нынче ночью меж оглобель колесниц, где сойдутся бешеные враги. Трижды швырнут ее в Дом и трижды выбросят наружу. Горе тому, кто идет! Горе тому, с кем идет он! Горе тем, кто идет!

– Никто не заменит мне мать и отца, семерых братьев и моего короля, которых я с вами сгубил,– сказал Ингкел,– и не удержать меня сегодня ночью.

– И подошедший корабль с вином не удержит тебя от разрушения,– сказали Гер, Габар и Фер Рогайн.

– Горе тому, кто отдаст их в руки врагов,– сказал Ломна Друт, сын Донн Деса.– Кого же ты видел еще?

– Я видел покой и в нем трех мужей, трех коричневых, грозных, с остриженными волосами, что вровень спускаются сзади и спереди. На них три коротких черных плаща с длинными рукавами и накидками. Три черных тяжелых меча у тех воинов да три черных щита. Над их головами три темно-зеленых копья. Древки их толстые, словно шесты для котла. Узнаешь ли ты их, о Фер Рогайн?

– Трудно узнать их,– ответил Фер Рогайн,– ибо нету похожих во всей Ирландии. Разве только те трое из пиктских земель³² и оставили свой край, чтобы служить Конайре. Вот их имена: Дуб Лонгес, сын Требуата, Требуат, внук Лонсце, Курнах, внук Фиаха. Не брались за оружие в пиктской земле трое мужей, что сравнились бы с ними. Девять раз по десять врагов падут от их руки в первой схватке, по одному на каждое их оружие да по одному на них самих. Никому в Доме не уступят они в доблести и станут похваляться победой над королем [...]. Ранами будут покрыты они и пожелают спастись. Горе тому, кто свершит разрушение, будь то хотя б из-за этих троих.

– Клянусь богами, которыми клянется мой народ, что не бывать разрушению, послушайся вы моего совета,– сказал Ломна Друт.

– Не могу я,– ответил Ингкел.– Облака слабости окутали тебя. Тяжкое испытание, что грозит [...].

– Кого же ты видел еще?

– Я видел покой, и было там девять мужей. Все как один они были прекрасны, все с дивными золотистыми волосами. Был плащ пестроцветный на каждом из них, а поверх плащей висели волынки – четырехзвучные, изукрашенные. От сияния тех украшений хватило бы света всему королевскому Дому. Узнаешь ли ты их, о Фер Рогайн?

– Нетрудно узнать их,– ответил Фер Рогайн,– то девять волынщиков, что пришли к Конайре из Сид Брег. Вот как зовут их:

Бинд, Робинд, Рианбинд, Нибе, Дибе, Дейхринд, Умал, Кумал, Киал-грин. Не сыскать волынщиков искуснее их во всем свете. Девять раз по десять врагов сокрушат они [...] и каждый будет похваляться победой над королем. Спасутся они, ибо сражаться с ними все равно что сражаться с тенью. Не будут убиты, хоть сами будут убивать эти девять из сидов. Горе тому, кто начнет разрушение, будь то из-за этих девятерых.

– Не могу я,– ответил Ингкел,– облака [...].

– Что же ты увидел потом?

– Я видел покой и был в нем один человек. Острижены его жесткие волосы. Если б мешок диких яблок вывалить ему на волосы, ни одно не упало б на пол, наколовшись на них. Был на нем шерстяной плащ. Всякая ссора за место и ложе в том доме решается им. Когда говорит он, то слышно иголку, упавшую на пол. Над ним огромное черное бревно, похожее на мельничный столб с гребками и острием. Узнаешь ли его, о Фер Рогайн?

– Нетрудно мне [...]. Это Тайдле Улад, главный из слуг Конайре. Напрасно спорить с ним, когда указывает он каждому место, ложе и еду. Над ним его жезл. Воистину, будет сражаться он с вами. Клянусь тем, чем клянется мой народ, меньше оставит в живых, чем убьет он. Трое падут от его руки, но и сам он погибнет. Горе тому, кто начнет разрушение [...].

– Кого же ты видел еще?

– Я видел покой и было в нем трое мужей. Все трое острижены были, и самый большой среди них в середине – шумный, сложенный, как камень, злобный, разящий, крушащий ударами и поражающий в схватке девять сотен бойцов. Тяжелый щит у него, деревянный, обитый железом, с прочной украшенной кромкой – хватило б в нем места для сорока лож немощных. Шишка щита, словно пустая утроба или котел, годный для четырех быков. Четыре свиньи посреди нее. На гладких бортах щита два корабля с пятью сидениями, и каждый из этих славных кораблей может вместить три раза по десять воинов. Копье у него по руке, сине-красное, с мощным древком. От самой земли вдоль стены тянется оно до крыши. Темно-красен его истекающий железный наконечник. Трижды отмеренные четыре шага между двумя его наконечниками. Тридцать добрых шагов в его грозноразящем мече от темного острия до железной рукояти. От него разлетаются яркие искры, что освещают срединный покой дома от пола до крыши. Воистину грозен был облик, открывшийся мне. Едва не испустил я дух, глядя на этих троих. Ничего не бывает чудесней: две горы обок от волосатого человека, два озера с голубой гладью у горы, две шкуры у дуба, два кораблика, полные колючек на круглом щите, подле них. Мнилось мне, будто вижу поток воды, где отражается солнце, и стекающие с него капли, а за ним огромную шкуру и столб королевского дворца, что будто могучее копье. Весом в пару запряженных быков было его древко. Что это было, о Фер Рогайн?

– Легко мне узнать его,– ответил Фер Рогайн,– ибо это сам Мак Кехт, сын Снайде Техед, воин Конайре, сына Этерскела. Воистину, славный боец он! В сон погружен был Мак Кехт, когда ты взглянул на него. Две торы обок от волосатого человека – два колена у его головы. Два озера у горы – два его глаза носа. Две шкуры у дерева – два его уха у головы. Два корабля с пятью скамьями на круглом щите – два его башмака. Поток, с которого капли стекают и где отражается солнце,– сияние его меча. Столб же дворцовый – копье. Потрясает он им, так что сходятся два конца, и метает, когда пожелает. Две голубые волны – его равно-прекрасные брови на дивноцветном румяном лице.