ГОСУДАРЫНЯ
Игра «Красная
ветвь», 19-22 августа 2004 г., ст. Калистово Московской обл.
Мы будем всегда
Мане и Финдабаир,
мои дети
Государыня…
Помнишь ли, как
строили дом?
Всем он был хорош,
но пустой.
Сколько лет шили по
снегу серебром,
Боялись прикоснуть
кислотой.
Сколько лет пели до
седьмых петухов,
Пели, но боялись
сказать…
Государыня,
Ведь если ты хотела
врагов –
Кто же тебе смел
отказать?
- Миде – позвал он, и откинул золотую прядь с ее лица. – Миде, белка, проснись, пора…
Это было давно, очень давно, 26 лет минуло с тех пор. Но никто более не называл ее так. Все звали ее иначе:
- Королева…
- Матушка…
- Жена моя…
- Королева Коннахта Медб Круаханская, дочь верховного короля Ирландии Эохо Финдлеха!
Имя мое - Медб, а зовусь я - Медб Круаханская, ибо в этой земле Ирландии прошла большая и лучшая часть жизни моей.
Отец мой - Эохо Финдлех, верховный король Ирландии. О матери своей я могу сказать лишь то, что вскоре после рождения последней из моих сестер она покинула Круахан Ай, и никто не знал, где она. Лишь отец время от времени посещал ее, но никому не говорил, где живет жена его – Гвендолен Матир. Я не помнила даже ее лица.
Воспитывали меня мои приемные родители – Эркол и Гармна, и много в их доме было детей – моих молочных братьев и сестер. Жили мы дружно, но все-таки больше я любила общаться с прекрасными воинами того же дома. Я была самой обходительной и щедрой, лучшей в бою, схватке и поединке. Но и красота моя, и ум, и золотые руки тоже известны были всем.
Отец мой очень любил меня, и выделял среди сестер моих. И одним из желаний его, как только я вошла в возраст, было выдать меня удачно замуж. Я не противилась этому, хотя всегда знала, что жизнь моя будет отличаться от жизни моих сестер.
Отец сам назначил мне жениха, и был им Конхобар, сын Фахтны Фатаха, короля уладов. Я чувствовала, что не принесет этот союз ничего хорошего мне, и плакала перед собственной свадьбой семь дней и семь ночей. И оказалось, что недаром: столь прекрасный собою внешне, муж мой оказался трусоват и других пороков полон. Не сумев в первую ночь совладать со мной на ложе, он и вообще перестал посещать мои покои, а если и посещал, ночи наши были безрадостны. Шло время, а детей у нас так и не появлялось. Я проводила ночи в слезах, думая, что это я виною того, что бесплоден наш брак и такого внезапного охлаждения супруга моего. Тем более что с разных краев земли Эрина доносились до меня слухи о рождении сыновей Конхобара и дочерей его - от других женщин, которых он брал силой или лестью.
Но нашлась знающая женщина, которая открыла глаза мне на то, что муж мой попросту скуп и не желает делить свое богатство ни с кем, даже с собственными детьми. Услыхав про такое кощунство, я упала замертво от стыда. А когда очнулась, твердо решила, что не пойду больше в дом постылого мужа. И покинула Эмайн Маху, встав на дорогу, которая вела в Круахан Ай.
Но долог путь от Ульстера до Коннахта, а шла я вся в слезах, и сбилась с дороги. Увидела огонек в лесу, подошла. Из небольшого дома на склоне холма вышла ко мне старая женщина. И сразу стало мне понятно, что не простое это место, и не простая женщина передо мной.
Она спросила меня, в чем мое горе, и я ответила ей, ибо не было у меня матери, с которой я могла бы им поделиться. Она внимательно выслушала меня, а затем сказала:
- Я вижу твое горе, Медб, и хочу тебе помочь. Назови же свое самое заветное желание.
- Больше всего на свете хочу я, чтобы муж мой был человеком чести, щедрым и бесстрашным. Но при этом чтобы не был он ревнив и не завидовал мне, чтоб был мне равен во всем - в уме и в силе. А еще я хочу, чтобы имя мое прославилось, и спустя сотни лет люди вспоминали бы королеву Медб, ибо это и есть бессмертие…
- Чем же готова платить ты за исполнение этого желания, Медб, дочь Эохо Финдлеха?
- Всем, что у меня есть, - ответила я.
И тогда старуха зажгла свой очаг, и бросила в него волшебные травы, и усадила меня перед огнем.
- Слушай и смотри, Медб, и запомни все, что случится с тобою. И после того, как ты выйдешь из моего дома, жизнь твоя потечет совсем иначе. Только не пытайся больше искать меня…
И я села перед очагом, и взяла в руки кружку с ароматным настоем. Не успела я и глотка отпить, как глаза мои закрылись…
Я была далеко и все
время с тобой,
Ты рвалась из меня,
как тоска, как прибой.
Под ногами и вдруг -
в высоте голубой,
Ты ждала каждый миг
и манила меня,
О страна моя.
Скади
…и вот уже я чувствую, что гляжу на землю Ирландии другими глазами, как видели бы ее птицы и горы. И чувствую, что испытывает эта земля, рождающая королей и героев. И чувствую в себе такую любовь к этой земле, которой никогда доселе не испытывала. Ах, если бы я могла, я бы каждую пятину наградила тем королем, который ее заслуживает, ибо чувствую я, какая любовь и тепло исходит от тех правителей, которые по-настоящему достойны земли Эрина, и как ухожены их поля, и сколько скота пасется в их землях, и сколько детей рождается в этих пятинах. И как неуютна и пуста сейчас земля уладов, где меня уже нет… и я понимаю, что если бы Конхобар любил меня как жену, все было бы иначе… и если б я его любила….
Когда утром вышла я из дома старухи, я твердо знала, что теперь вся жизнь моя пойдет по-другому. Потому что я и сама стала другой. Потому что вошла в меня сила Ирландии и я сама стала ею. Стала женщиной-Ирландией.
Я отправилась, куда несли меня ноги, ибо все мысли мои заняты были тем, что со мной случилось. Я спустилась к источнику, но не успела я напиться, как увидела прекрасного юношу. Он учтиво поздоровался со мной, а я поднесла ему воды. Юноша был так красив и слова его были столь нежны, что наш разговор продолжался до вечера. Юноша происходил из рода королей острова Мэн, звали его Ньелль, и он поведал мне, что все в его жизни было хорошо ранее, но теперь стало иначе.
- Видимо, никогда не стану я королем в своем уделе, хотя это место мое по праву, - горько сказал Ньелль.
Оказалось, что долго Ньелль воевал в Лохланне, прославляя свое имя и имя отца своего, короля Фахтны, а вернулся домой – на пепелище. Умер король Фахтна от злого колдовства, которым славятся жители острова Мэн. А после смерти отца захватил власть брат его, злой колдун. Хотя только Ньелль имеет право на престол (ибо на острове Мэн королем может стать только сын короля), но злодей заявил, что по закону только тот, у кого есть хотя бы один сын, может занимать мэнский трон. А у Ньелля не было еще ни жены, ни детей, и даже белльтайнские подруги уходили пустыми из его шатра…
И пришлось Ньеллю бежать в ту же ночь, чтобы злое колдовство не настигло его. Но он знает точно – как только он придет со своим сыном – развеются злые чары, и победит он колдуна, и народ сразу поймет, кто на острове истинный король. Так предрек Ньеллю встреченный им на землях Эрина король Ку Рои. И добавил: «Вижу я, что истинно королевской крови будет первенец твой, Ньелль…»
Этот рассказ очень расстроил Ньелля, поэтому я решила, что самым лучшим утешением для юноши будет ночь любви, тем более он и сам был не прочь. И в эту ночь я поняла, какой сладостной может быть любовь, если ее желают оба человека - достойный муж и достойная жена.
Вдоволь насытившись друг другом мы уснули, и приснился мне сон. Снились мне королевские покои далекой страны Ньелля. И снилось мне, что в тот момент, когда в последний раз поцеловал меня Ньелль - земля разверзлась под домом его дяди-колдуна и поглотила его - так, как будто и не было его никогда. И сразу спала пелена с глаз очарованных злым колдовством людей, и начали они громко призывать Ньелля на царство обратно.
Все так и случилось, как в моем сне. Поле, не засеянное Конхобаром, очень быстро дало всходы под нежной рукою Ньелля. Еще не закончился год, а я рожала в доме на склоне холма, а Ньелль стоял рядом, готовый защитить меня от любых врагов – земных и небесных.
У нас родился сын, похожий на нас обоих, и мы радовались ему безмерно, и нарекли имя ему – Элкмар. И стал торопиться Ньелль вернуться на родину свою, да и я понимала, что нужно мне идти в дом отца своего… Трижды тридцать раз предлагал мне Ньелль поехать в его землю, войти в его дом хозяйкой, но я отказывалась. Я чувствовала, что это не мое место…
… потому что поняла я после старухиной ворожбы, что в этом поколении сама Ирландия меня избрала достойной быть ею. Что теперь каждый достойный муж непременно исполнит свое самое заветное желание, если взойдет на мое ложе - но не силой, а по сердечной склонности. Захочет быть королем - станет им, захочет богатства - его кони и овцы будут плодиться так, как ни у кого другого, захочет умных и красивых детей - и родятся такие дети… Но в то же время я поняла, что теперь любую войну, любую несправедливость я буду чувствовать так, как будто это по моему телу и разуму проходит граница войны… И еще я поняла: многое может Ирландия – но не может сама себя защищать. Потому что ей, как и женщине, нужен мужчина и защитник.
Я сначала испугалась этого знания, хотя мой характер нельзя назвать пугливым. Но затем привыкла. И после рождения сына я уже ни разу не брала в руки оружия.
Я ждала возвращения прорицательницы, но ее все не было. Ньелль был ласков со мной, рассказывал мне о своих будущих делах, а я слушала его и понимала, что мне пора уходить из его жизни, ибо для него я сделала все, что могла. Я была необычайно ласкова с ним в последнюю ночь – и он со мной. А утром дороги наши легли в разные стороны – чтобы никогда больше не встречаться.
Я вернулась в дом моего отца, Эохо Финдлеха. Думала, меня потеряли, сбились с ног… Оказалось, что все считают, что я только вчера покинула дом своего мужа Конхобара.
Как это случилось, я не знаю, но я сочла за лучшее промолчать о том, что было со мной. Несколько раз потом я пыталась найти тот дом на склоне холма, но ни разу мне этого не удалось.
Как и предсказывала старуха, многие стали просить моей руки после того, как я вернулась в дом отца моего. Я долго выбирала себе мужа, но в конце концов нашла Айлиля. сына Росса Руада Лагенского - именно потому, что был он хорош собою, богат, щедр, умен, бесстрашен, и абсолютно не ревнив. Наша с ним сердечная склонность друг к другу была такова, что Коннахт, где правим мы с того времени, стал самым богатым и сильным королевством Ирландии, все достойные короли и правители ищут дружбы с нами и гостеприимства нашего дома, все наши походы удаются, и мы возвращаемся с победой, скот наш плодится, а наши дети - старшая дочь Финдабаир, лицом и характером похожая на отца, любимый средний сын мой, Мане, который похож на меня, и младший сын – Орлам, который пока еще очень молод, но я верю, что и он будет таким же героем, как его брат - это моя законная гордость.
Иногда я понимаю, что могу помочь тому или другому герою, предложив ему дружбу своих ляжек, но не всегда делаю это - ибо, во-первых, я никому не рассказываю о себе всей правды, а во-вторых, потому, что муж должен быть абсолютно бескорыстен, и восходить со мной на ложе не потому, что он хочет награды, а просто потому, что ему нравлюсь я, Медб, дочь Эохо Финдлеха. Именно поэтому не так много тех, кому я вот так тайно помогла…
Тревожит меня иногда лишь вот что. Я почему-то думаю, что та старуха была моя мать… И как только она отдала мне силу Ирландии - сама она умерла. Я думаю, что рано или поздно мне придется передать это знание дочери… А это может случиться когда угодно, правда, узнает девушка об этой силе только после первой ночи любви.
А что со мной станет тогда - я не знаю. Может быть, в этот момент прилетит за мной моя смерть, а может, мне самой немила станет такая жизнь, где я не смогу наслаждаться всей данной мне силой. Как я это делаю сейчас, на пике своей славы, счастья и могущества.
…посмотрим,
каково с кислотой…
Я не видела ее уже три года, и не верила своим глазам. Моя молочная сестра Дербриу стояла возле моего трона – ничуть не изменившаяся, как будто только вчера она покинула Круахан Ай. Но что-то подсказывало мне, что не просто так пропадала она эти годы. Рассказала она мне, что побывала за дверью бруйдена, и была уверена, что всего день она там была, и не могла поверить, что прошло три года… И что было там – не помнит…
В честь возвращения моей сестры был устроен пир. На том же пиру объявил и славный воин Фергус Руадан, что нашел он своего брата-близнеца Греттира, с которым жизнь развела их еще во младенчестве. Радовались люди Коннахта, а мне не давала покоя мысль о Дербриу – слишком уж печальна она на пиру в ее честь… Я поделилась своими смутными сомнениями с Айлилем, и мы решили посоветоваться с нашей друидессой Эрайси.
Недавно стала Эрайси друидессой Коннахта – как раз после того, как любимый наш друид, многомудрый Дорн, ушел вместе со многими достойными мужами в поход за ожерельем бриттов. Захотела Дартада из Мунстера это ожерелье в качестве свадебного подарка, когда, ослепленный ее красотою, пришел к ней свататься сын мой Орлам. И вот опустел Круахан Ай, многие достойные мужи ушли вместе с Орламом в земли бриттов – искать себе победы и чести. И не осталось в моих землях ни филида, ни брегона – а посему все спорные вопросы приходилось нам решать с людьми знания других земель. И Дорн не смог бросить воспитанника своего Орлама, и ушел вместе с ним. А вместо себя хозяйкой священной рощи оставил лучшую свою ученицу – Эрайси.
Эрайси увела Дербриу в священную рощу, а вернувшись после разговора, тоже была полна сомнениями. Вспомнила Дербриу, что за дверью бруйдена видела она ночь и снежную бурю. «Нехороший это знак», - сказала печально Эрайси, - «и много бед принесет появление твоей сестры, королева».
С моей сестрой в Круахан Ай пришел и тот, кто называл себя ее слугой, выкупленным из рабства. Звали этого человека Кау, сын Патрика, и носил он черные одежды, и не расставался с боевым посохом. Мы оказали ему все гостеприимство, которое полагалось по закону, но затем поставили перед выбором – или он встает под руку Коннахта, или немедленно покинет пределы Круахан Ай, потому что даже величайшим из героев не по чести на пиру сидеть с оружием в руках, и по дворцу нашему ходить с ним. Кау заявил, что есть у него лишь одна госпожа, которую он поклялся защищать до самой смерти – и это Дербриу – а посему не может он более никому подчиняться. Но мы сказали: «Либо так, либо так – и это наше последнее королевское слово». Он сдался и принес присягу королю и королеве Коннахта.
Весною следующего года все жители Круахан Ай отправились на пир к королю Мак-Дато. Ведь всем интересно было посмотреть, как состязаются между собой могучие герои всех пятин – в беге, метании сулиц, бросании бревна, и, конечно, в воинском искусстве. И не зря шли туда коннахтцы – самым быстроногим стал сын мой Мане, а самым искусным воином – наш величайший герой Фер Диад. И гордость переполняла нас, и радость за нашу землю.
Пировали мы у славного Мак-Дато, и по чести принимали нас. И услышали мы на пиру, что до сих пор нет в Ульстере короля, ибо пропал уже более года назад король Конхобар, и до сих пор пустует трон Ульстера. А еще узнали мы с Айлилем, что по осени ждет нас, и всех других королей, круг друидов, чтобы сказать что-то очень важное – важное для всего Зеленого Эрина.
Пока же отправились мы в Круахан Ай, в наш теплый и уютный дом. Встретили нас прекрасные девы чечевичной похлебкой, и стало нам хорошо от того, что по-прежнему все в Коннахте, и по-прежнему самым гостеприимным домом считается он. Об этом знали и люди, и духи, и звери – так, например, заходил к нам необычный кот, который мог оборачиваться человеком. Он отведал нашей еды, был принят, как подобает гостю, и видно было, что по сердцу пришлась ему коннахтская земля, и люди, ее населяющие.
И никто не знал, что уже сплетена судьбой та цепь событий, в которой связаны и люди, и боги, и сиды, и звери… Кто-то постучал в ворота. Мой сын Мане пошел открывать.
- Матушка, - сказал он, вернувшись в пиршественную залу, - там пришел Кухулин, великий герой Улада, а с ним – незнакомый человек. И просят они, чтобы ты вышла к ним, за ворота…
И я вышла.
Как флейта у
пастушьего порога
В глухую рань, в
туманном перелеске,
Как луч - прямая
пыльная дорога,
Как во часовне
придорожной фрески,
Как окна вновь
покинутого дома,
Знакомо мне лицо
твое, знакомо.
Скади
Случилось то, что не должно было случиться.
Рядом с Кухулином стоял мой сын.
Мой старший сын.
Элкмар.
Я отказывалась в это верить – хотя это было очевидно. Ведь он был так похож на своих родителей…
- Назови имя своего отца! – только и успела я сказать…
- Ньелль, сын Фахтны, - сказал Элкмар, и добавил: - Здравствуй, мама…
Только я этого уже не слышала…
Очнулась я в тронной зале. Заботливые руки моей целительницы Айне поднесли мне укрепляющее питье. Немного придя в себя, я поднялась и под тяжелым взглядом Айлиля прошла… мимо него.
К сыну.
Айлиль негромко спросил меня:
- Ты ничего не хочешь мне сказать, королева? Жена моя?
- Хочу, - еле выдавила я из себя. – Но сначала я сама хочу спросить.
Я увела Элкмара в комнату, где мы могли говорить без посторонних, и он рассказал мне, что прибыл сюда по воле отца своего Ньелля, что есть у него явное поручение, которое он передаст как глашатай, а есть тайное, и оно предназначается лишь для моих ушей.
- Отец мой велел передать тебе, королева, что все эти годы он не забывал тебя. И несмотря на то, что уже он давно женат, и есть у меня братья и сестры – любит он одну тебя. Таково было его слово.
Я поняла, что если я немедленно не заговорю о чем-то другом – я не смогу сдержать себя. Иногда наше прошлое столь неожиданно возникает на дороге у нашего настоящего…
И я заговорила о другом.
- Объясни мне, сын мой, но почему ты пришел под ворота Круахан Ай вместе с Кухулином? Знаешь ли ты, что нет мира между нами и уладами?
- Уже знаю… - помрачнев, ответил сын и рассказал, как все было.
…Когда переправился Элкмар на земли Зеленого Эрина, первой пятиной, на которую он ступил, была земля уладов. А на нем лежало несколько гейсов, например, такой: «До встречи с матерью никому не открывать своего имени (а откликаться на то имя, которое даст первая встреченная женщина), и не брать в руки оружия». А первой встреченной женщиной оказалась Дехтире, сестра Конхобара и мать Сетанты – Кухулина, Верного Пса Улада…
Нарекла Дехтире сына моего Конла Длинноволосый и пригласила в Эмайн Маху, соблюдая закон гостеприимства. А там увидел он деву прекрасную, каких доселе не видал, и влюбился так, что… И невдомек было Элкмару, что дева эта - Эмер, невеста Кухулина…
Альгейс же на сыне моем был таков: каждая встреченная им в землях Эрина прекрасная дева должна была заплести ему одну косу. И лишь когда все волосы окажутся заплетенными, он сможет жениться – на одной из дев, что заплетали эти косы. И лишь в первую брачную ночь расплетет ему косы жена, оставив одну – ту, которую сама и плела.
И заплели ему две косы женщины Ульстера - Дехтире и Эмер.
Но тут, как на грех, вернулся в Эмайн Маху Сетанта. И увидев золотую ленту своей невесты заплетенной в волосы чужеземца, помрачнел Кухулин. Стал требовать вернуть. Сын отказался, поскольку таков был его альгейс. Кухулин счел себя оскорбленным и вызвал Элкмара на поединок. Тот объяснил, что до встречи с матерью не может он брать в руки оружия.
- А кто твоя мать? – спросили жители Улада.
- Медб ее имя – ответил Элкмар…
И вот теперь под воротами моего дворца стоял гневный Сетанта, и требовал смыть оскорбление, нанесенное моим сыном. А в тронной зале сидел король Айлиль – мрачнее тучи, ибо тоже ждал моих объяснений. А сын вдруг побледнел, и начал падать как подкошенный…
Врачевательница Айне объявила, что сын мой серьезно болен, и не может даже ходить, а должен лежать, не вставая, причем долго. Столько я не могла держать Кухулина за воротами. Пришлось попросить короля Айлиля еще немного подождать (а также и детей моих, Финдабаир и Мане, которые сгорали от любопытства), а самой выйти к Сетанте.
Я предложила ему золотыми кумалами половину цены своей чести во искупление невольной обиды, которую нанес ему мой сын – он отказался. «Только ленту из косы или поединок», - требовал Сетанта. «Но он не может сейчас биться с тобой, герой, да и не по чести тебе была бы победа над тем, кто поражен недугом,» - уговаривала я его. Наконец, Кухулин смягчился, и разрешил на день отложить поединок. И я дала ему королевское слово, что ровно через день я приду со своим сыном на луг, и там мой сын с ним сразится.
По дороге в тронную залу я опять проведала сына. Лучше ему не становилось. Я велела унести его в покои, и приставила к нему свою врачевательницу - Айне.
Сказать, что муж мой был сердит – значит ничего не сказать.
Я впервые видела, каков бывает Айлиль во гневе, если гнев этот обращен на меня. А ведь мы столько лет прожили с ним душа в душу…
- Ну и? – спросил меня король Айлиль с плохо скрываемой злостью в голосе. – И что ты скажешь, королева?
- Между прочим, одним из твоих достоинств, по которым я выбирала тебя себе в мужья, было то, что ты абсолютно не ревнив! – вспылила я.
Вся Ирландия знает, что королева Медб скора и на любовь, и на гнев. Но муж не унимался:
- При чем тут ревность! Откуда я знаю, чем обернется для нас его приход! Кто он такой? Кто его отец? Почему ты не сказала мне, что у тебя еще есть дети? Как мне теперь тебе верить? – вопросы сыпались один за другим.
- Я не могла тебе сказать! Это не моя тайна! – отвечала я.
Дети слушали нас под дверями тронного зала с ужасом. Впервые на их памяти родители ругались между собой!
Так произошла первая ссора Айлиля и Медб, владык Коннахта.
Впрочем, долго ругаться было совершенно некогда. Я пыталась понять, как же правильно поступить – так, чтобы сдержать слово, данное Сетанте, но при этом не уронить своей чести. После долгих размышлений я сделала следующее.
Во-первых, помирилась с Айлилем. Ибо плохо Коннахту, когда нет согласия между владыками его. Двое владык у Коннахта, но суть они одно сердце его, и когда сердце рвется надвое – нет счастья в Круахан Ай.
Во-вторых, объявила детям, что это их старший брат. Они хором сказали, что уже поняли… и очень рады новому брату. Рады? Этому я очень удивилась. Мои собственные дети оказались лучше, чем я о них думала.
В-третьих, объявила Гласу, сыну Делга,и сыну моему Мане, что мы сейчас идем в Ульстер. Они были удивлены, но раз надо, так надо. «Готовы ли вы защитить мою честь в поединке, если это понадобится?» - спросила я у них по дороге. «По чести нам будет сделать это,» - не задумываясь, ответили оба.
Найдя Кухулина на условленном месте, я попросила его пойти вместе со мной к риг-брегону Ульстера. Риг-брегон принял нас в своем доме, и вот что я сказала ему:
- По чести ли мне будет выставить поединщика за сына моего Элкмара, чтобы сдержать обещание, данное Сетанте? Вот два воина, которые могут быть поединщиками, - и показала на Гласа и Мане.
Долго думал риг-брегон, затем обратился к Кухулину:
- Обещала ли тебе королева Медб, что через день выйдет на поединок с тобой ее сын, о Сетанта?
- Воистину так, - ответил Верный Пес Улада.
- Так ли я понял, - еще раз переспросил риг-брегон, - что обещала она тебе, что выйдет против тебя ее сын?
- Именно так, - подтвердил Кухулин.
- Таково мое слово, - сказал риг-брегон, - что по чести тебе, Сетанта, биться с Мане, сыном Медб, который пришел с ней в назначенный час. Нет в том ущерба ни твоей, ни ее чести.
Кто жаждет победы,
возможно, ее и добьется.
Кто празднует труса,
навеки не смоет позор.
Ласкают штандарты
лучи заходящего солнца,
Уходят войска в
окровавленный алый простор.
Молитесь, чтоб в
голову им не пришло оглянуться -
Слеза королевы
отравит походную ночь.
Не верьте, не
верьте, они никогда не вернутся.
Не плачьте, не
плачьте, им это не сможет помочь.
Скади
Душа моя рыдала. Я страшно боялась, что сейчас потеряю любимого сына своего, который не побоялся защитить честь брата, с которым и знаком-то почти не был. Страшное душевное смятение посетило меня, все мысли мои были о моих детях, а потому я лишь поблагодарила риг-брегона, и поторопились мы удалиться, дабы наконец состоялся поединок, на который я шла с замиранием сердца.
Сам Нуаду видел бой Мане и Кухулина. И видел, что равны они были и в силе и в чести. Обоих тяжело ранеными унесли с поля битвы, но ни один не победил другого. Но спор был исчерпан и честь восстановлена.
Но как оказалось, Кухулину недостаточно было крови моего сына, пролитой в честном бою. Потому что не оставил он своего намерения отобрать у Элкмара ленту, полученную от Эмер. Но об этом узнала я чуть позже, а пока воины понесли дорогого моего сына в Круахан Ай, чтобы полностью смогла наша целительница Айне излечить раны его.
Увидев изрубленного Мане, страшно разгневался на меня король Айлиль.
- Пока ты решаешь свои дела со своим новоявленным сыном, мы теряем лучших воинов! – он ткнул рукой в сторону Мане, которого выхаживали коннахтские девы. – А кроме того, из-за тебя сорвался союз, который мог принести славу и удачу Коннахту! Там, в пиршественной зале еще сидят король Мак-Дато и король Ку Рои, но поздно заключать союз, они уходят уже! Если бы ты была здесь, все было бы иначе!
- Я занималась тоже важными делами, и не тебе указывать мне, что важнее! – вспылила я.
Словом, хрупкий мир был снова нарушен. Но долго ссориться было опять некогда, поскольку настало время идти на луг, и слушать, что же скажет нам круг друидов.
Придя туда, мы долго ожидали людей мудрости. И было еще одно знамение нам: откуда ни возьмись, появился человек в черном, и начал оставлять на лицах людей черные метки.
Наконец-то люди мудрости подошли, черный человек был изгнан, и друиды, наконец, поведали королям и представителям пятин, для чего их здесь собрали. Оказалось, что во всех пятинах Эрина видят странные знаки, предвещающие страшные бедствия. И, кроме того, есть человек, который хотел бы сказать, что он знает, отчего эти напасти происходят. Все захотели послушать этого человека.
Им оказался Кау, сын Патрика.
Долго говорил этот странный человек и возвещал он гибель Ирландии, говорил он, что состарилась земля и пора менять все установленные порядки на ней. И многое другое было сказано в этом кругу – и о том, что нужен Ирландии новый король, и о том, что плохо ей сейчас… Я несколько раз прислушивалась к тому, что живет во мне, но ничего особенного не заметила. Но поняла, что пришла пора сказать всем, кто я такая, и что я знаю.
Я вышла в круг и сказала королям и друидам, что во мне живет сила Эрина, и что словам черного человека у меня веры нет, поскольку не так говорит мне Эрин. А верховные короли были уже в Ирландии – и я дочь последнего из них.
«Может быть, это мне надлежит стать верховной королевой Ирландии – как мой отец?» - спросила я сама себя, но тут же поняла, что нет. Потому что земле Ирландии нужен защитник, и союз такого мужа и такой достойной жены, как я – вот что было бы правильно. Но тут же стало мне понятно и другое – что нет сейчас во всем Зеленом Эрине героя, который взял бы на себя эту ношу – стать Верховным Королем. Нет такого человека, которого признали бы все пятины, нет того, под чьей рукой они бы объединились. И споры королей только доказали это.
В конце концов друиды объявили, что позже будет проведен обряд – Праздник Быка – во время которого и выяснится имя Верховного Короля. Потешило мою гордость то, что величайшим из героев, которому выпала честь слушать голос богов, был назван наш Фер Диад.
Имя, которое назвали герою боги, удивило всех – «Лугайд». Да, был в одном из мунстерских королевств владыка с этим именем, но вовсе не его видели мы, короли пятин, на троне Эрина… Честно сказать, мелковат он был по сравнению с Эохо Финдлехом, которого я прекрасно помнила. Да и сам король Лугайд был явно не в восторге, и не хотел он принимать эту корону…
Близилась зима, но не торопились уходить с поляны жители Эрина. И тут отозвала меня в сторону филидесса мунстерская, и как гром прозвучали для меня слова ее:
- Королева Медб, - сказала она, - я не знаю, как мне и признаться в этом… Словом, заплатили мне за то, чтобы я спела тебе Глам Дицин, Песнь Поношения, за неправедный поступок, который ты совершила. И взяла я эту плату, потому что по закону прав обиженный. Но чем больше я думаю об этом, тем больше я понимаю, что вся моя душа протестует против того, чтобы я сделала это. И как филиду пойти против своей чести?
Я была поражена. Когда, что я успела сделать такого, что достойно Глам Дицин?
- Риг-брегон обижен на тебя, королева, ибо не заплатила ты ему, как подобает, за тот спор, что рассудил он, - ответила филидесса.
- Так давай попробуем все уладить миром, - сказала я, - ибо не было у меня в мыслях обидеть риг-брегона. Просто я в тот момент так волновалась о сыновьях своих, что не могла больше думать ни о чем другом. Вина есть на мне, но не настолько же…
Я пошла к риг-брегону, просила у него извинений, и предлагала много кумалов во искупление своей вины. Но он не принял их, сказав, что со мной будут говорить уже другие, имея в виду филидессу.
И вот опять мы стоим с ней друг против друга, и не знаем, что делать.
И тут очень вовремя откуда ни возьмись выскакивает племянник Нуаду.
- Слышал я о ваших затруднениях, - хитро говорит он, - и готов подсказать вам выход, если, конечно, заплатите вы мне за совет.
Без лишних слов дала я ему два золотых кумала.
- Есть выход, королева, - говорит он, - сейчас филид должен спеть тебе Глам Дицин, ибо он уже взял за это плату. Но как только отзвучит Глам Дицин, ты тут же платишь ей за то, чтобы она спела тебе Песнь Восхваления. И не будет в том ущерба ни для чьей чести.
- Благодарим тебя, племянник Нуаду, - ответили мы с филидессой.
Так все и случилось.
Вернулась я к своим людям коннахтским, которые ждали меня на краю поляны, а там новая беда. Плачет целительница Айне, хмур, как туча король Айлиль. Что же случилось, пока не было меня?
Оказалось, что Сетанта, не победив в честном бою, решил действовать хитростью. Еще в начале лета необдуманно Айне поступила, попросив Кухулина на переправе показать знаменитый «прыжок лосося». Он согласился, но потребовал за это однажды исполнить и его просьбу. И Айне обещала ему. А сейчас пришел к ней Кухулин и потребовал исполнить его желание. И состояло оно в том, что Айне должна была принести Кухулину ленточку из косы Элкмара…
Но не могла этого сделать и Айне, ибо знала, что нарушивший гейс – умрет, и ей вовсе не хотелось смерти Элкмара. И вот теперь стоит она в кругу коннахтцев, и плачет, виноватая…
А еще свалилось на меня известие, что улады жаждут крови коннахтцев. Точнее один улад – Конал Кернах, который дал зарок, что не ляжет спать, пока не увидит на воротах Эмайн Махи голову коннахтца… Боги, голова моя гудела от такого количества событий, к тому же я всерьез беспокоилась, как там мои сыновья, что с ними…
А время к зиме. Словом, пошли мы на край поляны, где начали разговор с новоявленным королем Ульстера Кускрайдом Заикой, а также с Кухулином. При сем присутствовала и возница Кухулина Лаэна.
Сказал им король Айлиль следующее:
- Не по чести воинам Коннахта биться с Коналом Кернахом, ибо не много чести герою в победе над калекой. Никто же другой из Уладов зарока такого не давал, а посему не примем мы поединка от поединщика. Вот когда оправится Конал Кернах от раны своей – выйдут против него лучшие мужи Коннахта.
Не по чести герою Кухулину пользоваться невольной глупостью прекрасной девы, и обещание использовать для того, чтобы выполнила она просьбу, много раз превосходящую ту, с которой она обратилась к Сетанте.
- Тем более, - сказала я, - что стоит сын мой Элкмар с момента появления в Круахан Ай под моей рукой, и никому я не позволю пользоваться недугом его, чтобы нарушать его честь.
Словом, мы пытались решить дело миром, тем более что уже совсем не время было для поединков – зима уже почти вступила в свои права. И тут заговорил Кухулин.
Сказать, правда, он успел, всего несколько слов.
- Король Айлиль, - произнес Кухулин, - говорю я с тобой, потому что честь королевы пала так низко…
И больше ничего сказать не успел.
- ЧТОООО???? – в один голос выкрикнули и я, и Айлиль, и все бывшие с нами обитатели Круахан Ай.
Больше о мире никто не заговаривал. Король Айлиль в ярости сказал, что если улады хотят войны, они получат эту войну не позднее наступления весны, Фергус Руадан грыз свой щит и выкрикивал оскорбления, а я шла разгневанная до последнего предела и сквозь зубы проклинала уладов.
Когда вернулись мы в Круахан Ай, выяснилось, что сын мой Мане здоров, и способен хоть сейчас сражаться, а вот с Элкмаром все не так хорошо. Его напоили целебными травами и уложили спать в дальних покоях.
В этот момент ко мне совершенно неожиданно явилась Лаэна, возница Кухулина. Она говорила, что пришла сюда тайно, что желает мира между нашими пятинами, и меня призывает к тому же. Я немного охладила ее пыл, сказав следующее: «Не по чести мне обсуждать с тобою, дева, вопросы, которые касаются лишь великих героев и королей». Она пыталась меня склонить к каким-то совместным действиям, но ей это не удалось. Самое большое, что я ей пообещала – это в том случае, если решится вопрос миром, послать ей гонца с вестью об этом.
После пира, на который мы долго ждали Айлиля, созвали владыки Коннахта военный совет. И на нем было решено, что самой ранней весной пойдут герои Коннахта защищать мою и свою честь под ворота Эмайн Махи.
После этого мы с мужем моим наконец-то отправились на пир к королеве Ингерн, куда должны были прийти уже очень давно. В Мунстере должен был также встретиться с нами Фер Диад, который на тот момент как истинно великий герой проводил свое время с какой-то девой. Но обещал он Айлилю явиться в Мунстер, как только мы туда придем.
Веселый пир был, ничего не скажешь. Правда, саму королеву Ингерн нам застать не удалось – она удалилась в свои покои, потому как была больна. Время шло, и перед самым Самайном распрощались мы с гостеприимными хозяевами, и отправились в обратный путь – я, муж мой Айлиль, возница его Фер Лога и великий наш герой Фер Диад.
Обитатели Мунстера вышли за ворота своего дворца, дабы проводить нас. И вот уже подошли мы к мунстерской переправе, как вдруг…
Обнимаю тебя -
обесчувствела ночь,
Наползая на
мир из-за Серой горы.
Я хотела
понять, я пыталась помочь,
Но ты сам
выводишь меня из игры.
Забери мою
медь, мой невнятный ответ,
Что потом
пригодится, сейчас забери.
Я хотела бы
верить, что смерти нет,
Но ее силуэт
застыл у двери..
Скади
…как вдруг упал король Айлиль, как подкошенный. Я подхватила его голову, и увидела, что смыкает смерть над ним крылья, ибо с черной кровью выходят из него слова. И вот что сказал перед смертью король Коннахта:
- Скажи, королева, воинам нашим, чтоб не стала смерть моя помехой в том, что пойдут они весной на Улад. Скажи сыну моему Мане, что я люблю его, и хочу, чтобы как можно скорее женился он, и тоже родил сына. И последнее, – уже из последних сил, страшно захлебываясь кровью, прохрипел король – ни в чем не виновен Мунстер, и нет их вины в моей смерти…
И умер у меня на руках.
Даже сейчас, когда вспоминаю я это, в руках моих тяжесть его головы, а в сердце – вопль: за что несправедливы ко мне боги, зачем покинул Зеленый Эрин мой любимый муж, мой защитник, единственный, равный мне, гордость и слава Коннахта? Но в тот момент я понимала, что не до плача мне, что я могу еще успеть что-то сделать…
- Лекаря! – завопила я, потому что вокруг все стояли в оцепенении. – Есть в Мунстере лекарь? Лекаря, быстро!
Прибежал лекарь. Осмотрел Айлиля и… развел руками.
- Он мертв, госпожа, - вот и все, что сказал мунстерский лекарь.
Тут я заметила, что рядом стоит король Ку Рои, а его магический дар известен каждому. Может быть, он что-то сможет сделать?
- Король Ку Рои! – воззвала я к нему. – Ничего не пожалею, проси, что хочешь, если сможешь помочь мужу моему.
Ку Рои и сам был уверен, что сможет. Подошел, присел, взял Айлиля за руку… и ничего.
Скорбно покачал головой Ку Рои:
- Велико горе твое, королева. Мертв супруг твой, и даже я ничего не смогу с этим сделать.
Меня оглушило этими словами. Ведь это означало, что больше нет со мной Айлиля, и не будет более…
И не сомкнуть кольцо
седых холмов
И узок путь по
лезвию дождя
И не ищи, ты не
найдешь следов,
Что воин вереска
оставил, уходя
И не ищи в морозной
мгле следов,
Что воин вереска оставил, уходя
Хелависа
И с этого момента жизнь моя стала иной. В нее вошла, тяжело ступая, Смерть, и некому больше было встать между мной и ею. И только я сама – я, королева Медб, а не женщина-Ирландия – могла защитить от нее себя, своих детей и свой народ.
Все пятины Эрина слышали, как королева Медб оплакивает своего мужа. Наша печальная процессия уже перешла коннахтскую переправу, и тут неожиданно из темноты прямо на меня вышел… мой старший сын.
- Мама, что случилось? – взволнованно спросил он и осекся. Из-за поворота показались наши славные воины, несущие тело короля.
- Сын! – меня душили слезы, я еле стояла на ногах. – Умер муж мой, король Айлиль.
И тут я понимаю, что сын нервничает.
- Пойдем со мной в Круахан, помоги мне возвестить эту горестную новость, - говорю я. Но он отвечает:
- Мама! Я не могу сейчас быть с тобой, хотя и понимаю, что это мой долг. Но я дал слово моей невесте, что приду к ней, и она сейчас ждет меня…
- Это твой выбор, - только и сказала я.
Элкмар скрылся за деревьями, а мы продолжили свой путь. Когда подошли мы к воротам Круахан Ай и сбежались жители его на мои горестные крики – я уже плохо понимала, что происходит, так велико было мое горе, что глаза затягивала серая пелена. Через силу отдавала я распоряжения – «Зовите друидессу Эрайси!», «Готовьте костер!», «Собирайте каирн!».
Муж мой лежал в тронной зале, мы с дочерью рыдали на его груди, вокруг толпились жители Круахан Ай – тени, отблески факелов, умножали их число…
И тут король открыл глаза.
Говорят, от внезапной радости люди могут умереть так же, как и от внезапного горя. Я в это верю. Хотя после неожиданного воскрешения того, кто был Айлилем, я не умерла, но силы абсолютно покинули меня, я села на свой трон и некоторое время безучастно наблюдала за тем, что творилось в Круаханском дворце.
Меж тем происходящее не дало мне долго отдыхать. Сразу после своего воскрешения тот, кто был Айлилем, начал вести себя… странно. Сначала я не верила своим ощущениям. Он не помнил, что умирал, не помнил, что было после пира. Вел себя очень агрессивно. Не вовремя, ох, как не вовремя затеяли ссору с ним Найси, сын Уснеха и брегон из Лейнстера. Я пыталась им помешать, утихомирить, но они распалялись все больше. В конце концов я встала с трона, стала между тем, кто был Айлилем и брегоном, и сказала брегону, что этот дворец – мой, и никому не дозволено безнаказанно оскорблять меня в моем собственном доме. Но сам брегон уже зашел слишком далеко, а посему Фергус, сын Руадана, вежливо вывел его из нашего дома.
Но меня все больше и больше настораживало поведение того, кто сидел рядом со мной на троне. Он говорил только о войне, жаждал крови, рассуждал об уладах… Сомнения одолевали меня все больше и больше.
В этот момент отозвал меня знаком Фер Диад. Встали мы в угол тронной залы, и вот что сказал мне величайший герой:
- Королева, не нравится мне то, что произошло с королем Айлилем после воскрешения. Не похож он на нашего короля.
- Мне тоже не нравится это все, благородный герой Фер Диад, и склоняюсь я к той же мысли… - только и успела сказать я.
Этот разговор услышал тот, кто был Айлилем.
- Ну-ка иди сюда, жена моя, - громко позвал он. – Я слышу, не рада ты, что вернулся я?
- Неправда это, - сказала я. – Но не буду врать, есть у меня сомнения в том, муж ли ты мне, хотя и сидишь рядом со мной на соседнем троне.
- И ты, верный мой воин Фер Диад, сомневаешься в этом? – вопросил тот, кто был королем Айлилем.
- Да, - бесстрашно ответил Фер Диад. – И буду сомневаться, пока не подтвердится либо то, либо другое.
Тяжелым взглядом обвел тот, кто был королем, толпу, собравшуюся в тронной зале.
- Ну? Кто еще сомневается в том, что перед вами король Айлиль?
И тут сделала свой выбор дочь моя Финдабаир.
- Я не сомневаюсь, отец, - громко сказала она, и выступила вперед. – Ты мой папа, и я буду с тобой.
- Хорошо, - сказал тот, кто был Айлилем, но даже не обнял дочери своей, а лишь велел ей встать за плечом его, позади трона.
Какие-то еще слова говорил Айлиль, подозвал к себе друидессу Эрайси, но этого я уже не помню. Потому что поняла, что больше не могу сдерживать слез своих, хотя не по чину королеве плакать, сидя на троне.
А слева от меня стоял сын мой Мане. Я уткнулась лицом в его брат. Он гладил меня по плечам, пытаясь успокоить. А тот, кто был Айлилем, словно бы и не замечал моих слез.
И в этот момент я увидела внутренним взором, что это плачу не только я – плачет Зеленый Эрин, и на зеленых холмах его появились черные трещины, которые все шире и шире, все глубже и глубже. Страшно стало мне от этой картины, я вздрогнула, и прижалась к тому, кто сидел справа от меня – как привыкла прижиматься к мужу своему, когда что-то по-настоящему пугало меня. Забыла я в этот момент о своих подозрениях, о его резких словах и тяжелых взглядах.
И тут случилось такое, чего не было ни разу за все время, пока мы жили вместе с Айлилем.
Он меня оттолкнул.
Нет, не так.
ОН. МЕНЯ. ОТТОЛКНУЛ.
- Не время для объятий сейчас, - только и сказал он, - время для войны.
Как будто что-то взорвалось перед моими глазами, я вскочила с трона, и выбежала из Круахан Ай, не разбирая дороги, не задумываясь о том, куда бегу…
И единственный голос вывел меня из этого состояния.
Сын мой Мане, не раздумывая ни о чем, кинулся за мной, и уже за воротами крикнул: «Мама, подожди!»
И в этот момент и он сделал свой выбор.
Потому что сказал мне, что не бросит меня, куда бы я ни пошла, и повсюду будет сопровождать меня.
А пойти я решила – в бруйден, ибо только его хозяин мог мне хоть что-то сказать о том, что же случилось с моим мужем, и кто был тот, кто сидел со мной сейчас на троне.
Ибо больше никто и нигде, по моему разумению, сказать мне этого не мог.
И в путь мы отправились немедленно, захватив лишь мой плащ, да меч Мане. Я не могла зайти в Круахан Ай, что-то мешало мне пересечь порог моего родного дома.
Долог и опасен был наш путь из Коннахта до бруйдена. И чем дальше мы отходили от стен Круахан Ай, тем хуже мне становилось. По лугу я уже еле шла. Но хуже всего стало мне за несколько шагов до мунстерской переправы.
- Сын мой, - сказала я Мане, - тяжело мне, и не знаю, дойду ли я до бруйдена. Хочу я сказать тебе: если я не смогу идти – не пытайся меня спасти, а отправляйся туда, куда мы идем. Потому что это гораздо важнее. И запомни: отец тебя очень любил, и последние его слова были о тебе…
Еще пару шагов мы прошли в молчании, мне становилось все хуже и хуже…
- Матушка, - промолвил, наконец, Мане, - даже если ты совсем не сможешь идти, я понесу тебя на руках, но в бруйден мы придем вместе. Это я тебе обещаю.
- Спасибо, сын, - только и смогла сказать я, устыдившись своего малодушия.
И вот мы подошли к тому месту, где погиб король Айлиль. Я сказала Мане, что это было именно тут, а дальше началось странное: чем больше мы отходили от мунстерской переправы и приближались к бруйдену, тем мне становилось легче.
Но когда мы пришли в бруйден, мы нашли там лишь хозяйку.
- Хозяина нет сейчас, - сказала она. – Может быть, я смогу вам помочь?
Она рассказала нам то, что знала о дверях, которые есть в бруйдене, о том, куда они ведут… Но для ответов на наши вопросы нужен был сам хозяин, а потому мы воспользовались гостеприимством этого дома, и отправились отдыхать.
… Согласитесь, довольно удивительные встречи происходят иной раз в самых неожиданных местах. Ранней весной в бруйдене сошлись случайно представители почти всех пятин Ирландии – и всем нужен был хозяин дома.
И сидели мы перед одним очагом в ожидании хозяина – я и сын мой Мане, король Лугайд и филидесса Мунстера, Кухулин и его возница… даже риг-брегон заходил. И о чем могла пойти речь в этот момент? Конечно же, о судьбах Ирландии, ведь скоро предстояла коронация Лугайда как Верховного короля, а он сам, по его признанию, этого не хотел…
Кухулин и Лаэна, в свою очередь, рассказали мне, что совсем ранней весной приходили улады под стены Коннахта, и был поединок между одним из сыновей Конхобара и великим воином Фергусом. И победил Фергус, и была эта победа радостна для меня.
Тут появился хозяин бруйдена. После того, как ушли все гости, мы с Мане, наконец, смогли поговорить с ним о том, что так волновало нас.
- Страшные дни настали, королева – сказал хозяин, - ведь открыта дверь в мир фоморов, причем еще недавно была лишь приоткрыта, а теперь распахнута настежь. Неудивительно, если и до Коннахта долетела проклятая сила. Но точно не могу я тебе ответить, что случилось с мужем твоим.
- Где же мне искать ответа на вопросы, ведь именно от них зависит, что мне делать дальше, и как повернется судьба Коннахта?
- Того не знаю я, королева.
- А скажи мне, хозяин, а могут ли обитатели Тир-на-Нога знать, что случилось с мужем моим? Ведь ты сказал, что есть в бруйдене дверь, которая ведет в Тир-на-Ног… Может быть, там сумеют мне помочь?
- Того не знаю я, королева – дойдешь ли ты в Тир-на-Ног, ведь без провожатого нет туда дороги, сможешь ли ты там что-нибудь узнать, а если и узнаешь – вернешься ли обратно… То мне неведомо.
В раздумьях я присела снова к огню. Собой я могла рисковать лишь до той поры, пока не стала я королевой и матерью, а потом и женщиной-Ирландией. Ибо теперь предстояло мне решить: стоит ли поход мой в Тир-на-Ног той правды, которую я могу там узнать?
И я пришла к мысли, что стоит.
Сказала я об этом сыну моему, а он ответил, что и в Тир-на-Ног мы пойдем вместе. Потому что нет сейчас для него другой цели, кроме той, к которой мы шли.
А проводником нашим вдруг согласился быть Дайре-кот, который вертелся вокруг нас и слушал наши разговоры.
И вдруг увидела я на пороге бруйдена дочь мою Финдабаир в сопровождении возницы Фер Лога. Она кинулась на шею сначала мне, потом брату, и начала уговаривать нас вернуться в Круахан Ай.
- Матушка, там без тебя не цветут сады, нет рыбы в реках, нет у людей ни счастья, ни радости, как будто солнце ушло из Коннахта. Вернись, весь твой народ просит тебя об этом.
- Я обязательно вернусь, дочь моя Финдабаир, - сказала я, - но прямо сейчас идти с вами не могу. Потому что есть у меня здесь и сейчас дело, от которого не меньше зависит покой и процветание Коннахта.
- Не по чести тебе, королева, бросать свой народ в беде ради каких-то сомнительных дел! – влез в наш разговор Фер Лога.
- Я лучше тебя знаю, что должно мне делать, а чего не должно, - ответила я ему, и распрощалась с ними.
Они пошли в Круахан, а мы с сыном, замирая от страха, шли в Тир-на-Ног. Много раз за эту долгую дорогу думала я, что же будет, если мне не удастся оттуда вернуться. Сердце мое трепетало, но внешне я старалась быть спокойной.
Ибо как еще может идти королева на возможное свидание со своей смертью? Только с высоко поднятой головой.
В Тир-на-Ноге встретила нас дева, и поведала о том, что души Айлиля не было тут. Но это единственное, что смогла она нам сказать, и посоветовала обратиться к хозяину бруйдена.
- Мы уже были там, и говорили с ним, - ответила я.
- Зато я здесь смогу, о королева, сказать тебе больше, чем там, - раздался из-за спины голос, и вышел к нам снова хозяин бруйдена.
И действительно, больше рассказал нам хозяин. Но самое главное, что сказал он – сводилось к следующему:
- Никто, побывавший по ту сторону холма, не возвращается в мир живых тем же, кем был…
А еще сказал нам хозяин бруйдена, что слуги той силы, что вышла из распахнутой двери, носят на пальцах кольца, поэтому их можно узнать. А главный из них носит красные одежды, выглядит по-королевски, и кольцо носит на мизинце.
Это было все, что мы узнали. Я, наученная горьким опытом с риг-брегоном, спросила обитательниц Тир-на-Нога, какой платы они от меня хотят.
- Никакой, о королева, - ответила мне дева. – Тебе и твоему сыну дозволено было прийти сюда и уйти отсюда, ибо такова ваша судьба. Вас проводят обратно.
Мы поблагодарили обитательниц Тир-на-Нога и поспешили, наконец, домой. Я укрепилась в мысли о том, что не был более король Айлиль ни королем, ни Айлилем. И Мане думал так же…
Не застав никого в Коннахте, мы снова пошли на луг. И там встретили меня жители Коннахта, и тот, кто был королем Айлилем. Неучтивы и злы были речи его, и каждое его слово жалило мою душу. Я объявила коннахтцам, что это – не супруг мой и не король Айлиль, а он начал спрашивать их, делал ли он что-нибудь не так, как подобает королю. Народ стоял в замешательстве.
Я испытала страшное чувство, до сих пор это воспоминание терзает мне душу. Когда знаешь, что прав, но тебе никто не верит – это ужасно. И только сын мой Мане стоял у меня за спиной все это время. Он-то знал и слышал все, что происходило в бруйдене и Тир-на Ноге. И только он один верил мне без оглядки.
Ждали мы решения круга друидов, которые должны были провести испытания и сказать – Айлиль перед нами или не Айлиль? Я-то не сомневалась, но народ ждал слова людей мудрости…
И тут вестник сообщил, что не могут друиды провести ни один обряд, поскольку закрыты все священные рощи…
Мы вернулись в Круахан Ай. С моим появлением там открылась священная роща и излечились больные девы, которых не могла вылечить даже врачевательница Айне. Для кого-то из коннахтцев это стало знаком моей правоты, но многие еще сомневались…
Я попыталась зайти в тронный зал вместе с тем, кто был Айлилем, но не могла этого сделать. А он продолжал насмехаться надо мной и говорить очень обидные слова. И тут я поняла, что не могу находиться в Круахан Ай до тех пор, пока там находится то, что вселилось в тело моего мужа…
Покинула я свой дворец и объявила через сына и дочь свою волю народу Коннахта.
- Королева не покинула Коннахт, - сказала я, - но не войдет в Круахан Ай до тех пор, пока там находится тот, кто был королем Айлилем.
Дважды я приходила и уходила из своего дворца. На третий раз увидела я, что покидает тот, кто был Айлилем, Круахан Ай, но вместе с ним уходит не только возница Фер Лога, но и дочь моя Финдабаир…
Нет слов, чтобы описать тоску мою в тот момент. Ведь моя дочь не поверила мне, и ушла с тем, кто только внешне выглядел, как ее отец… и он взял ее с собой – потому что, наверное, мог прикрываться ею, если кто-то поднимет оружие на него.
В тяжких думах о таком кощунстве я не услышала шума возле ворот. Но ко мне уже прибежал кто-то из коннахтцев, и взволнованно сказал:
- Королева! Возле ворот стоит нечто, что называет себя фомором по имени Страх, и говорит, что он раб короля Айлиля!
- Закрывайте ворота дворца! – скомандовала я.
Воины закрыли ворота дворца и встали рядом, охраняя Круахан Ай.
В этот момент подошла ко мне друидесса Эрайси, и сказала, что все готово для испытания Айлиля и сестры моей Дербриу – ибо именно с ее прихода в Круахан Ай начало происходит все страшное и непонятное.
- Того, кто называет себя Айлилем, нет сейчас, - сказала я, - а вот Дербриу сидит в пиршественной зале. Возьми ее с собой, и идите в священную рощу. Как только выясните что-нибудь, немедленно скажите мне.
Пока друиды удалились в священную рощу, я вспомнила о том, что говорил хозяин бруйдена о кольценосцах. И меня пронзила мысль: главный, который ходит в красной одежде, похож на короля и носит кольцо на мизинце… да это же тот, кто был королем Айлилем!
Видимо, потому и не пришла его душа в Тир-на-Ног, потому что мешает ей это кольцо! (так мне подумалось в тот момент).
Воины прогнали фомора от стен Круахан Ай, но тут случилось страшное: прибежали друиды из священной рощи, с криками, что фомор нарушил пределы рощи, и напал на друидессу Эрайси!
Фергус Руадан, Убийца Фоморов, как на крыльях полетел в священную рощу, и убил фомора. Друидессу Эрайси принесли в Круахан Ай. Врачевательница Айне пыталась лечить ее, но Эрайси не становилось лучше. Я послала за другими лекарями. (В конце концов друидессу Эрайси излечил своей песней Дайре-кот).
И тут на дороге показался тот, кто называл себя королем Айлилем.
- Закрыть ворота и не пускать его в Круахан Ай! – отдала я приказ.
- Не пускать короля? – переспросил меня Фергус, не веря своим ушам.
- Это не король! Да, не пускать!
Я сидела в тронной зале и потому мне было плохо слышно, что творится у ворот. Ко мне подходили то Фергус, то Айне, рассказывали, что там творится.
В какой-то момент тот, кто был королем Айлилем, разозлился, и прокричал:
- Если немедленно не откроете – я разрушу ворота!
- Не открывать! – стояла я на своем.
Тот, кто был королем Айлилем, швырнул в ворота то самое кольцо с мизинца. Ворота рассыпались в щепки! Он вошел и направился было в тронную залу, но у самых дверей путь ему перегородил мой бесстрашный Мане.
Они посмотрели друг другу в глаза… и тот, кто был королем Айлилем, развернулся и тяжелыми шагами пошел в священную рощу. Все поспешили за ним. Только я осталась в тронной зале.
Не прошло и нескольких минут, как в тронную залу вбежал Фергус Руадан.
- Он идет в священную рощу! – с порога закричал Фергус. – Что делать, королева?
- Убить! – ответила я.
- Прямо в священной роще? – опешил славный воин.
- Прямо в священной роще! – подтвердила я свой приказ.
Вот так и случилось то, что случилось. Фергус Руадан убил главного фомора, который заселился в тело короля Айлиля, а заодно и его прислужника – Страха. И стал поистине величайшим героем.
И в этот момент еще одно страшное горе постигло меня. Когда я подошла к священной роще, вышла из нее дочь моя Финдабаир. И сказала она во всеуслышание, что не вынесло ее сердце ни раздоров между родителями, ни того, что тот, кого она считала отцом своим, оказался фомором… И не может она более жить с этой тяжестью на сердце. Легла на землю моя дорогая доченька, и тихо умерла…
Зелена и горяча
Погребальная свеча.
Освещает свет ее
Сталь меча.
Позади и труд и бой.
Распахнулись пред
тобой
Те чертоги, что
хранят
Лишь покой.
Дым струится над
землей,
Он зовет тебя с
собой
В безмятежный
небосвод
Голубой.
Пламя рвется к
небесам,
А за ним летишь ты
сам,
К дальних предков
неземным
Голосам.
Скади
…И вот уже готово им обоим огненное погребение. Уже сказала я плач свой по мужу своему и дочери своей, уже сижу около их ног, уже говорит свое слово друидесса Эрайси… А я смотрю на своего мужа, и не могу оторваться. Как только Фергус убил фомора в нем – прошла моя злость, и ярость, и обида – потому что снова передо мной лежал именно мой муж, а не кто-то, завладевший его телом. Вот он, мужчина, с которым больше двадцати лет мы делили и трон, и ложе, роднее и ближе которого нет у меня, и вряд ли будет. Тот, кто был мне защитой, моим другом, кто делил со мной все мысли и замыслы. Тот мужчина, который был отцом моих прекрасных детей…
…и рядом с ним лежит моя любимая и единственная дочь, прекрасная и в смерти, как и в жизни. И над ней плачут братья ее, и Элкмар грозится отомстить тем, кто стал причиной ее смерти. Волосы ее трогает ветер – но вот уже это не ветер, а огненное дыхание погребального костра. Последний взгляд – и вот исчезли лица моих любимых там, за черным дымом…
Она любила своего отца, и желала быть с ним вместе – и в жизни и в смерти. И потому насыпали им над могилой общий каирн – такой большой, что истинно подобает королю Айлилю и его дочери. Пошатываясь, вернулась я в тронную залу, и рыдала на осиротевшем троне мужа моего, и никто не мог успокоить меня.
Занимался над домом
моим рассвет,
Отступали вглубь
земли холода,
Но хватилась вдруг,
а воды и нет-
Из колодца ушла
вода.
…Птицы славят
солнце, а звери - тень,
Я не птица и не
зверь, я горда.
Но зачем я здесь,
среди этих стен?
Из колодца ушла
вода.
Поздно звать ветра,
поздно жечь лозу,
И заклятия не стоят
труда -
Не поймаешь в дождь,
не вернешь в грозу -
Из колодца ушла
вода.
Скади
И только Мане смог остановить поток моих слез, когда сказал:
- Милая мама, я понимаю горе твое. Но вспомни, что они не хотели бы, чтобы плакали мы. Ведь завещано нам предками устраивать в честь павших славный пир, и нет места на нем слезам. Что подумают они о нас, если не будет в Круахан Ай этого пира?
Он был абсолютно прав, мой сын. И сжав в кулак свою душу, я вытерла слезы, и устроили мы поминальный пир.
На нем присутствовала и филидесса мунстерская. Еще во время похорон пришла она к нам, и видела мое горе. Пришла она на этот раз как глашатай: приглашал меня владыка Ульстера к себе на пир, и не по чести мне было бы отказать ему. Со мной он хотел бы видеть и обоих моих сыновей.
Мне, конечно, было не до веселья тогда, но я понимала, что отказ мой прозвучит как объявление войны. А я уже решила, что пока постараюсь сделать все, что от меня зависит, чтобы не поддаться на уладские козни, и не дать им повода обвинить Коннахт в том, что не по чести мы поступаем. Поэтому сколь ни тяжело было у меня на сердце, собралась я в Эмайн Маху. И сыновьям своим велела следовать за собою.
А в Эмайн Махе ждала меня такая встреча… Вернулся Конхобар – уже не король, поскольку королем к тому времени был избран сын его Кускрайд – и увиделись мы с ним после стольких лет. Да, это было… странно. Смотрела я на него, и никак не могла понять, почему же отец мой тогда отдал мою руку Конхобару? Неужели не видел, что нрав у него язвительный и жестокий, и любое слово его звучит издевкой и насмешкой? Никогда бы не стал он настоящим другом Коннахту – а ведь именно на это надеялся мой отец… Время все поставило на свои места.
Сидели мы по разные концы стола, и из слов, что говорили мы друг другу, так и капал яд, хотя были они и учтивы и вежливы. А взгляды, которые бросали мы друг на друга, были острее кинжалов. Я, не показывая этого, очень волновалась, зачем же Кускрайд собрал нас за одним столом? Немного успокаивало меня то, что помимо сыновей моих, пригласил Кускрайд на пир и героев наших Фергуса Руадана и брата его Греттира. Сыновья Конхобара тоже сидели за одним столом с нами, и риг-брегон с супругой. Позже и король Мак-Дато с женой сели рядом с Кускрайдом. А еще был за столом воин, которого все называли Красный Бык, и был он очень похож на Кухулина… (А Кухулина к тому времени в честном поединке убил не кто иной, как Фергус Руадан. Убил, защищая мою честь – за те хулительные слова, что произнес Кухулин на границе осени и зимы.).
Старший сын мой вскоре покинул пир. Мане же остался со мной. И слышал сын мой своими ушами, как пытался Конхобар затеять ссору со мной, только ничего у него не вышло…
А еще ядовитым голосом спросил он у меня, кого же из коннахтских героев считаю я величайшим.
- Фер Диада, - твердо ответила я. Смотрю, помрачнел Фергус. Но я сказала правду. Я действительно считала Фер Диада величайшим.
- Так что, значит, все же улады превосходят коннахтцев? – не унимался Конхобар. – Фер Диад-то ведь из уладов!
- Давно уж не из уладов Фер Диад, стоит он под рукою Коннахта, и по чести ему это. Или ты думаешь, что славный герой стал бы служить той пятине, под защитой которой не смог бы он обрести себе почета и славы? Значит, не слишком-то хорошо все в Уладе, если уходят от него такие воины как Фер Диад, не так ли, Конхобар? – отпарировала я.
Конхобар только зубами скрипнул. И тут поднялся из-за стола Красный Бык и во всеуслышание заявил, что не может он более без ущерба для чести своей находиться за этим столом. Почему уж он так решил – не помню, но все присутствующие сочли себя обиженными, и было за что! Каков бы ни был этот герой – за стол, за которым сидят четыре короля (пусть один из них и бывший), далеко не всякого пустят… Словом, на поединок вызвали его те воины, которые были за столом.
Мы с Мане тем временем отправились обратно в Коннахт.
Да видно, рано мы ушли из Ульстера.
Потому что прошло совсем не много времени, как пришел в Круахан Ай Конал Кернах из уладов, и принес он страшную ношу.
То было тело великого героя нашего – Фергуса Руадана. Изрубленное, иссеченное. И без головы.
Коротка была речь Конала:
- Не я убил его.
Сказал это, и ушел.
Столь неожиданной была эта смерть для нас, что никто из обитателей Круахан Ай даже не остановил Конала, не попытался узнать, что же случилось, как погиб прославленный воин…
…и снова собираем мы каирн, и снова звучит мой плач - по тому, кто верно служил мне, кто стоял под моей рукою, и покрыл себя неувядающей славой. И обещаю я найти убийц твоих, Фергус, и клянусь на могиле твоей, что не приму за смерть твою виры иной, кроме кровавой. В скорби и молчании слушают мои тяжелые слова те, кто еще вчера сидел с тобой за одним столом – прославленные воины и прекрасные девы, брат твой Греттир, духи нашего дворца... И снова сижу я в последнем прощальном молчании, и слушаю Эрайси, которая говорит о тебе.
… Показалось ли мне в смутном дыму погребального костра? Или действительно последний раз встал мой славный воин Фергус Руадан, и умер стоя, со щитом и мечом? То неведомо мне. Но знаю я, что ждет его славное посмертье, и по чести встретят его славные девы Тир-на-Нога. Ибо ни в чем не уронил он себя, и рассказы о славе его будут множество лет еще передаваться из уст в уста, и будут сравнивать себя с ним будущие герои Ирландии…
Я решила сама узнать, от чьей руки погиб славный герой Фергус Руадан. И снова мы с Мане отправились в путь. Год приближался к концу, стояла глубокая осень. Когда подошли мы к лугу, почти ничего не видно было уже за туманом.
И вдруг разглядели мы в траве тело того, кто называл себя Красным Быком. Сначала подумали мы, что умер герой, но, присмотревшись, поняли, что он еще жив, хотя и тяжко изранен. Ближайшее место, где могли оказать помощь ему, был Мунстер, и мы решили, что негоже нам бросать умирать героя.
Мы с сыном донесли Красного Быка до Мунстера, и отдали на попечение тамошним лекарям. Когда целитель омыл его раны и лицо, я еще раз поразилась сходству его с Кухулином… А герой пришел в себя, и, едва разлепив губы, прошептал:
- Королева Медб… я твой должник теперь… ты и твой сын от гибели спасли меня. Я открою тебе, кто я. Я – Конлах, сын Сетанты…
Вот как причудливо судьба плетет свое полотно. Не думала я, никак не думала, что доведется мне спасти сына Кухулина, который погиб от руки Фергуса Руадана – и сделать это сразу после смерти Фергуса. В мыслях об этом я и не заметила, как мы с сыном подошли к Эмайн Махе.
Вышел мне навстречу сам король Кускрайд, пригласил войти в дом, но я отказалась. Не для того пришла я в Ульстер, чтобы пользоваться их гостеприимством!
- Ответь мне, о король Кускрайд, - грозно спросила я у него, - от руки какого из твоих воинов погиб славный герой Фергус? И почему головы его нет при нем, хотя сказал мне лекарь, что не от ран полученных погиб Фергус, а от подлого удара в спину?
Смутился Кускрайд, но тут начал говорить человек, чьего имени я не помню. Он очень удивился, что не получила я виры за убитого, сказал, что уж давно отправил ее.
Оказался тот человек братом Лаэны, возницы Кухулина. И поведал он мне следующее: Лаэна, оказывается, поклялась отомстить за смерть господина своего. Но какова же была душа ее, если вместо честного поединка способна она была подло убить его ножом в спину, а затем этим же ножом отрезать голову и принести ее в Эмайн Маху!
Страшно разгневалась я.
- Нет прощения вам, о покровители Лаэны! – вскричала я. – И не приму я от вас платы за смерть Фергуса золотыми кумалами! Только кровью платят за такое бесчестье!
Не желая больше слушать их жалких объяснений о том, что вот, мол, Лаэна и сама померла после этого от позора (ну еще бы!), я развернулась и удалилась в Круахан Ай. По дороге нам с сыном как раз попался гонец уладов с мешком кумалов – но я даже не притронулась к этим деньгам, как он ни уговаривал меня взять их. Пожелала я уладам подавиться этим выкупом, и дальше отправилась в Круахан Ай. Обдумывая по дороге, как удачнее отомстить убийцам. Ибо не сомневалась я в том, что свой мерзкий план Лаэна рассказала и братьям своим, и другим уладам. И ни у одного не хватило смелости выйти на бой с Фергусом!
Меж тем зима окончательно вступила в свои права. Вернувшись в Круахан Ай, мы с Мане узнали, что некоторое время назад принесли мои воины во дворец славного героя Фер Диада, который, во исполнение своего обета, бился с Конхобаром. Но не смогли они одолеть друг друга. И вот тяжело раненый Фер Диад лежал, а целительница Айне выхаживала его.
Очень расстроена была Айне, еле сдерживала слезы, и я знала, почему. Был гейс на Фер Диаде – не жениться до тех пор, пока не убьет он Конхобара. И Айне очень надеялась, что сегодня это произойдет… а вместо этого пришлось ей выхаживать его, тяжелораненого…
Смерть – мертвым. Жизнь – живым. Не судьба была Айне выйти за Фер Диада, зато сын мой Элкмар подошел ко мне и сообщил, что женится сегодня, и должна я всенепременно присутствовать при этом. Но когда он сказал мне, где это будет, я решительно воспротивилась.
Ибо свадьба должна была состояться в Ульстере. И не позднее, чем на переломе зимы.
- Элкмар, - попыталась я объяснить нему, - ну как могу я присутствовать на этой свадьбе, если дала клятву, что отомщу убийцам Фергуса? А они из того же дома…
- А мне ты давала слово, что будешь на моей свадьбе, - напомнил мне сын.
Действительно, так оно и было. Я подумала и приняла решение:
- Сын мой! – сказала я ему. – Я сейчас отправлюсь с тобой в Ульстер. Но прежде, чем я подойду к Эмайн Махе, пойду я к риг-брегону, и спрошу его, как должно поступить мне, чтобы не было при этом ущерба моей чести.
Так мы и поступили. И снова сын мой Мане сопровождал меня. Риг-брегон рассудил так: раз обещание, данное мне сыну, было произнесено ранее, чем обещание отмстить – значит, по чести мне присутствовать на свадьбе.
Никакой радости в той свадьбе не было. Свою невестку увидела я почти впервые – и не очень-то она мне глянулась. Кроме того, произошли на сей свадьбе странные события, которые заставили меня насторожиться.
Во-первых, невеста во время обряда начала вдруг корчиться, зажимая уши, было очень похоже, что некий дух шепчет ей что-то страшное.
Во-вторых, когда подошла ее поздравлять названая сестра, сказала Эмер странную вещь:
- Прости меня, Ниам, - говорит она, - я обманула тебя. Не сестра ты мне. Не пила я твоей крови…
Я мрачнела все больше и больше. Ох, непроста у меня невестка…
Ну и в-третьих, когда обряд закончился, король Кускрайд ни минуты долее не хотел, чтобы находилась Эмер в его доме.
- Проклята ты, и сама это знаешь, - сказал он ей, - так что иди скорее из моего дома в дом своего мужа…
«…ибо ходит за тобой беда, как привязанная,» - мысленно закончила я фразу Кускрайда. Зимними дорогами пустились мы в обратный путь. Мрачные мысли одолевали меня. И очень больно билось в сердце воспоминание о том, как по этой же дороге предыдущей зимой несли мы тело мужа моего, короля Айлиля…
Вернулись в Круахан Ай. Представила я Эмер жителям Коннахта как жену моего сына, которая вошла нынче под мою руку, и удалились молодожены в покои сына моего, дабы по чести начать свой брак, и возлегли там на ложе.
Но мне не давали спать тяжкие предчувствия, томилось мое сердце, не находило покоя.
И вдруг прибежала ко мне друидесса Эрайси, плача и крича, что сын мой, Элкмар… только что… скончался…
Словно огненный цветок вспыхнул у меня в голове. Горя, как в лихорадке, понеслась я к покоям сына. Влетаю туда, он лежит – в лице ни кровинки, а косы все расплетены, кроме одной…Той самой, что давным-давно заплела ему Эмер.
И она, подлая тварь, спокойно сидит у ног сына моего!
Я вышвырнула ее из покоев, и…
И совершила самую, наверное, большую ошибку в моей жизни.
Потому что приказала сыну моему Мане запереть ее в дальней комнате, и охранять – до тех пор, пока не приму я решения.
Сколько раз проклинала я потом себя за это, сколько слез пролила – но прошлого не исправить. Такова была моя воля.
Пока же расспросила я и друидессу Эрайси, и врачевательницу Айне - что же случилось с сыном моим. А потому, что не могли они ответить на мой вопрос – все больше укреплялась я в мысли о том, что извела его подлая Эмер каким-то черным колдовством. И надо немедленно убрать ее из Круахан Ай, пока новой беды не натворила она.
Тяжелыми шагами отправилась я в тронную залу, где ходила кругами, и думала, как поступить. Решила. Подзываю сына своего Мане, чтобы он привел Эмер. И тут сын спросил меня, что я намерена сделать.
- Произнесу я над ней слова изгнания, - говорю я ему, - чтобы скиталась она до конца дней своих, и ни одна пятина Ирландии не могла бы принять ее.
И вдруг Мане говорит:
- Не делай этого, матушка.
- Почему же? – спрашиваю я. А сама уже понимаю, что снова стряслось что-то недоброе.
- Потому что я уйду вместе с ней, - отвечает мой сын.
Мой сын! Мане! Единственный, кто остался со мной! Единственный мой защитник, моя опора в горестях моих! За что, за что, боги, вы разгневались на меня, что отбираете последнее, что у меня осталось!
- Мане! Мане! Да объясни же ты, почему ты собрался за этой стервой! Чем околдовала она тебя, что забыл ты обо мне? – кричу я и плачу, не помня себя от горя.
- Когда вел я ее из покоев Элкмара, взяла она меня за щеки, и попросила быть ее защитником. Разве мог я отказать? Я и дал слово, я ведь не знал, что случилось.
- Но теперь-то! Теперь ты видишь, что она виновна в смерти брата твоего?
- Но я же дал слово, мама. Разве я могу поступить теперь иначе? Прошу тебя, не изгоняй ее с проклятием.
Впервые сын мой столь серьезно просил меня о чем-то. Чего стоило мне смириться и выполнить его просьбу – знают лишь боги… Я велела вывести Эмер к себе, и сказала при всех:
- Лишь по просьбе сына моего не изгоняю я тебя, чтобы ни одна пятина более не признавала тебя человеком, а лишь прогоняю с коннахтских земель, ведьма, чтоб не смела ты творить свои злые козни на моей родине. Вон из моего дома!
Выбежала Эмер из Круахан Ай, не сказав ни слова. Я повернулась, и пошла в тронную залу, пытаясь успокоиться хоть немного. И тут снова ко мне пришел сын мой Мане.
- Матушка… - сказал он. – Я зашел к тебе… попрощаться.
- ??? – в моих глазах стоял немой вопрос.
- Я иду за ней, – твердо сказал сын мой. – То, что не смог сделать мой старший брат, сделаю я. Я закрою ту дверь, из-за которой пришло горе на наши земли. И мне будет легче, если дашь ты мне на это свое благословение…
Больше я не выдержала. Разум мой помутился. Я выбежала за ворота Круахан Ай, увидела там Эмер, и с криком: «Отцепись от моих сыновей!» схватила ее за горло, намереваясь задушить собственными руками.
Но тут кровавыми буквами перед моими глазами встала Правда Королей, и я со стоном поняла, что не будет счастья ни мне, ни моей земле, если я нарушу Правду, и убью Эмер собственными руками – сколько бы зла она мне ни принесла…
Руки мои разжались, Эмер, потирая горло, скользнула куда-то во тьму, а я, шатаясь от горя, вернулась в Круахан Ай.
На пороге ждал меня мой сын.
- Мама, последний раз прошу я твоего благословения, ибо долог будет мой путь, и неизвестно, что ждет меня в конце его…
Я поняла, что бесполезно больше просить его и уговаривать. Я видела, что он сделал свой выбор, и перешагнет сейчас порог, что бы ни сказала я ему. И нет такой силы, которая бы удержала его в Круахан Ай…
- Иди, сын мой, куда ведет тебя судьба твоя… - только и смогла я сказать, мучительно борясь с раздирающими горло мне рыданиями.
Более ни слова не сказал сын мой, только обнял меня на краткий миг… и вот уже последний раз прозвучали его легкие шаги, все удаляясь и удаляясь от Круахана…
Но не могла я даже, как ни хотелось мне этого, упасть, и, обнимая землю Эрина, выплакать в нее все, что рвало душу мою на части. Ведь лежал еще в своих покоях непогребенным сын мой, Элкмар, и мой материнский долг был именно в том, чтобы подняться – и похоронить его по чести…
Но прежде чем хоронить его как сына Ирландии, должна я была сделать то, что сделали бы с ним на другой его родине – на острове Мэн. Когда-то отец его, Ньелль, научил меня погребальной песне этого народа. Ее поют любимым – тогда и только тогда, когда уходят они за холмы – туда, откуда нет возврата…
Не дай мне Бог, чтоб ты исчез,
В объятиях ночи слепой.
Ты входишь в безмолвный лес,
Я вослед за тобой.
Там в сумрачном сне лесном
Лишь ветер и тьма.
Там во тьме затерялся Дом -
Дом на склоне холма.
Не дай мне Бог, чтоб ты исчез,
Ушел, как поутру сон,
Ты есть, и я тоже есть,
Мир да будет спасен.
Два сердца - и мир спасен.
И развеется тьма,
В день, когда мы отыщем Дом -
Дом на склоне холма.
Не дай мне Бог, чтоб ты исчез,
Угас, как в бурю маяк.
Вот кровь моя на клинке,
Моя и только моя.
Я честно плачу за все,
Чтоб развеялась тьма,
В день, когда мы отыщем Дом,
Дом на склоне холма.
Я жизнью плачу за все,
Чтоб развеялась тьма,
В день, когда мы отыщем Дом -
Дом на склоне холма. *
Пока я пела, казалось, замерло все вокруг. Не шелестела листва, не трещали дрова в очаге, не журчал Круаханский ручей… Все вокруг слушало эту старинную песню.
После того, как я спела ее – казалось мне, что я постарела на десять лет… Но не было времени мне отдохнуть, не было у меня руки, чтобы на нее опереться, и не было плеча, на котором я могла выплакать горе свое. Лишь сама в себе искала я опору, и, хотя больше всего на свете, хотелось мне лечь и умереть подле сына моего – говорила я себе, что не могу сделать этого, ибо что же случится с Зеленым Эрином, если умрет по собственной воле та, кому доверил Зеленый Эрин силу свою?
…И снова факелы горят над погребальным ложем. И снова произношу я плач над сыном моим, провожая его в ту дорогу, с которой нет возврата. Но еще я принесла с собой нож Фер Диада, которым я отрезаю ту самую единственную заплетенную косу сына моего – отрезаю ее, чтобы ничто более не связывало его с Эмер – ни в этом мире, ни в загробном. И когда заканчивает друидесса Эрайси слово свое, и вспыхивает костер, в котором горит легкое тело сына моего – в последнее пламя кидаю я и косу эту, чтоб сгорела она без остатка. Вспыхивает костер последний раз – и догорает.
Насыпан каирн над свежей могилой – уже четвертой, оплаканной мною, - и нет больше сил у меня, и еле иду я в тронную залу – ибо куда еще и идти королеве, всех детей своих потерявшей? Но когда прихожу я туда, ноги мои подкашиваются, нет сил у меня даже сесть. И кладу я голову на трон, и говорю –
- Господи, тяжела мне корона моя!
…Смутно помню, как приходит потом целительница Айне, поит меня отваром из трав, который дает забытье… и сон смежает мне веки, но и во сне снится мне черный камень, что лежит у меня на сердце – и одинокая птица, что летает над разоренным гнездом, и плачет человечьим голосом… моим голосом…
И поняла я в ту ночь, почему удалилась мать моя, королева Гвендолен – от людей, и детей от себя отослала. Потому что боялась она той силы, что носила в себе, боялась, что однажды столкнутся в ней королева и мать, королева и женщина-Ирландия… А я взяла на себя эту ношу, и несу ее теперь до самой смерти. И ничто не должно сломить Королеву Медб – ни смерти, ни тяготы, ни опасности. Только бессмертная память людская наградой ей, только то, что живет в веках – память о героизме ее. И пролегает линия войны через всю ее душу, но стоит она, как прежде – ибо кто другой был бы способен на это?
Ведь без великих мук не бывает великой славы, королева…
Не бывает, мама…
Не бывает, жена моя…
Не бывает, Миде…
* (песня из сборника Скади «Ветер ни при чем». Автор текста – А. Мазина, музыки – Линвен).