Меч Кухулина

Кормак имел у себя в заключении заложников со всей Ирландии. Одним из них был Сохт, сын Фитала. У Сохта был красивый меч с

рукоятью из золота и навершием из серебра, с золотым поясом и разукрашенными ножнами; он имел острие, сверкавшее в ночи, как факел. Если бы острием его пригнули к рукояти, он бы снова стал прямым, как дротик. Он разрубил бы волос на воде; он срезал бы волос на голове, не задев кожи; он рассек бы человека надвое так, что одна его половина какое-то время не покинула бы другую. Сохт говорил, что это был Круайдин Крепкоголовый, меч Кухулина;

и семья его смотрела на этот меч как на свое родовое наследие, доставшееся им от отцов, что жили прежде них.

Между тем был в это время в Таре замечательный дворецкий, чье имя было Дубрен, сын Ургрена. Этот дворецкий упрашивал Сохта продать ему меч; он сказал ему, что каждой ночью у того будут яства с его стола, а у каждого из его свиты будет пищи на четырех человек, во славу меча, и сверх того, полностью его стоимость по оценке Сохта. “Не пойдет, — сказал Сохт, — я не вправе продавать собственность моего отца, покуда он жив”.

Какое-то время все оставалось по-прежнему; Дубрен постоянно заговаривал о мече. Наконец, он пригласил Сохта по одному случаю разделить с ним некую приятную попойку. И Дубрен наказал кравчему хорошенько потчевать Сохта вином и медом, покуда он не опьянеет. Так и было сделано, и Сохт не ведал, где находится, и впал в забытье. Тогда дворецкий взял у него меч и пошел к королевскому златокузнецу, Конну.

“Мог бы ты, — сказал он, — вскрыть рукоять этого меча?” —

“Мог бы”, — сказал тот. Потом златокузнец взял разобранный меч, вписал имя Дубрена на его стержне и снова сделал меч таким, каким он был прежде. Так продолжалось еще какое-то время, и дворецкий

по-прежнему выпрашивал меч, но не мог заполучить его от Сохта. Тогда дворецкий потребовал меч и взялся добиться своего законным образом: он заявил, что это его собственность, которую у него отняли. Сохт возразил, что подлинный меч — его по праву вместе с его уборами и украшениями и у него есть златокузнец, чтобы подтвердить это. Затем он обратился к своему отцу Фиталу, спрашивая его мнение по делу и умоляя его пойти вместе с ним, чтобы защитить его право на меч.

“Я не пойду, — сказал Фитал, — ты должен сам вести свои

дела, и не вечно мне быть для тебя третейским судьей, поскольку ты являешься обвинителем в столь многих делах. Говори истину без лжи; на ложь не должно отвечать ложью; но я приду, если тебе не удастся доказать собственность на меч, и мне будет легче изменить ход дела”.

Дело было открыто должным образом перед королем,

и Сохту дали возможность доказывать, что меч его. И он дал клятву, что меч был в его семье по наследству и что это его собственность. Затем говорил дворецкий: “Хорошо, о король Кормак; клятва, которую дал Сохт, лжива”. — “Кто подтвердит за тебя, — сказал Кормак, — что это ложь?” — “Вот что,—сказал тот, — если меч мой, мое имя написано на нем, и оно скрыто в рукоятке меча”. Тогда Сохта позвали к Кормаку, который сообщил ему, что было сказано. “Дело приостановлено, — сказал Кормак, — пока это не выяснится, и пусть к нам позовут златокузнеца”. Златокузнец пришел, вскрыл

рукоять, и внутри нашли написанное имя дворецкого. Сохт сказал: “Вы слышали, о люди Эрина, и Кормак вместе с вами, что этот человек признает меч своим. Я передаю владение мечом вместе с его долгами от меня к тебе”. — “Конечно, я признаю, — сказал дворецкий, — собственность на него с его долгами”.

Сохт тогда сказал: “Это меч, который был найден в обезглавленном теле моего деда, и я по сей день не знаю, кто совершил это деяние; и ты, о Кормак, вынеси приговор по этому делу”. — “Этот долг крупнее прочих”, — сказал Кормак.

Тогда он присудил за это преступление взять семь кумалов и

вернуть меч обратно. “Я признаю, — сказал дворецкий, —

происхождение этого меча”; и затем он рассказал по порядку

все о своем обмане, и златокузнец сообщил в отношении меча

то же самое. На это Кормак приказал взять семь кумалов с дворецкого и еще семь с златокузнеца и сказал: “Это полезное

предписание, которое вынес Нере, чтобы вершить справедливый и беспристрастный суд”.

“Поистине, — сказал Кормак потом, — это меч Кухулина,

и именно этим мечом был убит мой дед, Конн Ста Битв, рукою

Тибрайда Тиреха; об этом сказано так:

С войском храбрых соратников

Когда 6 и пришли люди Коннахта, —

Увы! — чтобы увидеть кровь Конна

На боках Кухулинова меча”.

Затем Кормак и Фитал вынесли приговор по мечу; это Кормак подготовил его. И Кормак присудил меч самому себе как пеню за смерть от него своего деда Конна.