Мы не мастера. Мы не игроки. Мы – те, кто привез мастерам капусту J

Интерес к революционному периоду французской истории (равно как и любой другой истории) не находил отклика в сознании, что вкупе с отсутствием времени повлекло за собой самоустранение из проекта, в результате чего я чувствовала себя несколько идиотом, отправляясь на ИМР в качестве мастерского папарацци, даже не прочитав правила. В компании других наших папарацци и с багажом в одного человека, везомого впервые узреть ролевое действо, по дороге на полигон мы встретили улыбающееся лицо маркиза де Сада, который крутил баранку по направлению к ближайшей продуктовой точке. На вопрос о том, как прошел парад, де Сад выразил позитивные эмоции, но "когда я сегодня утром проснулся, на мне была надета рубашка мало что наизнанку, так еще и задом наперед". Природу его радости потом объяснила разведка: маркиз-де на параде отпускал сальные шуточки и очень веселился.

В Париже мы сразу же были оповещены накустным (в смысле, висевшем на кусте) объявлением, что выборы мэра города состоятся на почте в 14.00 и что взаимосвязь между Дантоном на этом посту и наличием хлеба у парижан вполне очевидна. Появившийся вскоре де Сад призвал голосовать за де Сада и свободную любовь. Мысль о создании коалиционного городского правительства, могущего дать парижанам свободную любовь к хлебу, плавно развилась в идею организации букмекерской конторы и последующего состригания купонов под шумок.

Обследование полигона, извините, Парижа, выявило наличие поскора (посольского корпуса), а в нем – Джефферсона, глядящего погруженным в игру взглядом, и мятущегося в работе господина Симолина, официального представителя Российской Империи во Франции. Невдалеке профланировал гражданин Эгалите с ее величеством, одарив новоприбывших слабым качком головы.

Шайка мастерских папарацци отметилась постановкой палаток и рассредоточилась по кварталам города. Невероятная пишущая машинка редакции газеты "Фонарь" наполняла воздух звуками, по силе эмоций соперничавшими лишь с рифмованным творчеством еще не подшофе Мишеля д'Эстре. В соседнем квартале в погоне за печатным словом стрекотала типография Демулена.

На окраинах города хозяева странноприимного дома под названием "Dernier Abri" поразили воображение фототехники и ее владельцев шикарнейшими нумерами с часами, в которых передвигалась лишь секундная стрелка. Шло спешное украшение свежеотстроенных стен осколками полотен Босха. Кого-то смутно напомнил мне грызун с фрагмента "Искушения Святого Антония"…

А в кофейне тем временем звучали национальные и не совсем мелодии, восседал Джефферсон и курился кальян. В углу Робеспьер, Дантон и сподвижники спорили о политике. Вдохновенный Мишель д'Эстре излагал свои вирши мадемуазель за стойкой. Затем водворился вездесущий де Сад и проследовал в шатер с Ла Булем и кальяном. Жадное ухо не-мастеров уловило членораздельную речь, обсуждающую детали предвыборной кампании и распорядившуюся найти и опознать графа Калиостро. Упомянутый граф как раз вставал из-за столика в паре метров от шатра, сообщив своей спутнице: "Вино в Париже отвратительное".

Весть о том, что выборы мэра переносятся на площадь у кофейни, повергло парижан в движение. Через некоторое время гражданин Робеспьер призвал к порядку и огласил список претендентов: Дантон, де Сад, Шарпантье, Лафайет. Посостязавшись в галантности и, в конце концов, произведя жеребьевку, кандидаты один за другим произносили речи и еще раз речи, ответы на вопросы избирателей и междусобойную дискуссию. Призыв маркиза де Сада к выбору между свободной любовью и бардаком на улицах Парижа фактически не оставлял потенциальным голосующим выбора. Аудитория пыталась сподвигнуть Сада к высказыванию его отношения к решению проблем конституционного согласия и ремонта дорог. "Такие колдобины, - раздался женский голос, - что приличные дамы, возвращаясь ночью домой из клуба, просто не могут идти". (Смех в зале.) Дантон убедительно, кратко и емко пообещал хлеба. Обаятельный генерал Лафайет, передающийся, словно знамя, от народной любви ко всеобщему порицанию, тихо произнес свою предвыборную программу и был тотчас заглушен ремарками де Сада. Папаша Шарпантье, хозяин кофейни, выдвигал своей целью, помимо всего прочего, снижение налогов. Это, похоже, не произвело особого впечатления.

В ожидании выборов изрядно набравшиеся поэт д'Эстре с товарищем решили предать себя гильотинированию. В присутствии палача Сансона и могильщиков они разом, как по команде, выхватили завещания и попытались их огласить, на что Сансон подвел дебоширов к мадам Гильотине и, не без гордости поглядывая на нее, провел среди них разъяснительную работу, суть которой сводилась к тому, что без специальной государственной бумаги с разрешением о подобном способе прерывания земного пути близкое знакомство кого бы то ни было со знаменитым творением почтенного врача не представляется возможным. На том всем пришлось разойтись.

Комментарии: помимо того, что исторические реалии предписывают ножу гильотины быть скошенным под 45 градусов, возможность игровой казни, таким образом, представлялась лично для меня сомнительно правильной: моделирование гильотины с "удобоваримым" для головы осужденного размером и последующим просовыванием этой головы для отсечения ее гуманизированной поролоном картонкой таит в себе, на мой взгляд, угрозу стресса для игрока. Ролевое сознание привычно, если такое слово здесь уместно, к мечу и кинжалу в качестве орудия свершения возмездия, а насчет гильотинирования, повешения и т. п. возникает неоднозначное мнение. Впрочем, тенденции к началу террора не наблюдалось.

Как и ожидали многие, на выборах победит Дантон. Правда, ведущую протокол выборов гражданку почтмейстер пытался подкупить за 500 ливров де Сад через своего агента, но мадам догадалась сказать, что другая сторона уже предложила ей 4 000 монет за фальсификацию итогов выборов в их пользу (хотя на деле выборы прошли совершенно честно). Ей угрожали смертью. Она написала донос. Донос попал к Робеспьеру.

На площадях же и улицах Парижа нищенка по имени Жанна клянчила пару су на пропитание, трогательно пожимая пальцы прохожих и пытаясь стащить с них кольца. "Не местная я, с Лотарингии", - твердила Жанна, но никто, кроме богатой испанской дамы, не сумел связать воедино имя и провинцию. А Жанна в который раз избегала недвусмысленных приглашений маркиза де Сада и цепких лап вышибалы из кофейни.

Король, как оказалось, умер – случайно убился на охоте. Перед лицом вечности и латынью священника, незадолго до этого присягнувшего Конституции, Мария-Антуанетта осенила себя православным крестом, а Луи-Филипп Орлеанский принял на себя бремя монаршей власти, которое затем быстро сбросил путем отречения.

В пять пополудни открылось заседание Национального собрания под председательством Кондорсе. Яркими выступлениями отметились лидер бретонской фракции и Гильотен. Дебаты уловимо напоминали знакомую сознанию современника атмосферу Думы, что привело к выводу о том, что для пусть даже точнейшей реконструкции внутренней политической жизни Франции конца XVIII века практически не требуется специальных знаний и подготовки. Бардак на улицах города, так и не замещенный, вопреки усилиям де Сада, свободной любовью, перетек в круги политических ораторов. Прения по вопросу взаимодействия французского и бретонского языков при составлении официальных документов в соответствующей области страны повергло мыслительный процесс в глубины памяти в надежде выяснить, как такие проблемы решались на Корсике, в Уэльсе и Ирландии. В реальности же возобладал тот факт, что французский язык суть язык государственный.

Бальзамом на всклокоченное сознание пролилась речь почтенного Мориса Дюпле о месте женщины как в семье, так и в политической жизни общества в качестве единицы, имеющей право голоса. Насколько помнится из истории, вопрос о равноправии мужчин и женщин, в частности, в вопросе голосования, мог быть встречен лишь с глубоким непониманием (это не помешало на следующем заседании Собрания предоставить даме министерский пост). Однако простительно, что данный вопрос подняли нетрезвые деятели искусств и цветочницы.

Улучив паузу, генерал Лафайет прочел заявление месье Орлеанского: он передумал насчет отречения и готов-таки взвалить на себя монаршее бремя. Игнорировав прецедент Каракаллы, озвученный устами доктора Гильотена, Собрание решило обратного хода отречению не давать, хотя долго спорило, что же по этому поводу говорится в Конституции. Ферзен бегал по периферии; Дантон с Робеспьером в основном помалкивали; Орлеанский, по слухам, собирался короноваться тайно. Раздались крики: "Конвент! Конвент!" Почему же кричал в числе прочих доктор Жозеф, исторически известный своим преданным отношением к монархии? Наверное, уже тогда до монархии никому не было дела.

Томас Джефферсон, попирая собой скамью в партере, протоколировал ход заседания. Но где же острое перо блистательной мадам де Сталь, призванное описать происходящее?

* * *

Мадемуазель в черном платье и непретенциозном голубом чепце вошла во двор "Последнего приюта", где милейшая мадам Деламор начала скрупулезно объяснять пришелице, что время ее земных страданий, равно как и наслаждений, подошло к концу. На это гостья, оказавшаяся монашкой-официанткой из кофейни (недурно!) вступила в полемику, утверждая, что не слышала до сих пор призывающего ее душу гласа Божьего. Мадам же Деламор отличалась завидным терпением и дождалась, когда примерно через час призрак оной мадемуазель, явившийся средь винных паров папаше Шарпантье, наконец материализовался в виде безжизненного тела в нумерах "Последнего приюта".

* * *

"Шалости аристократов"

Остатки парижских ноблей во главе с Марией-Антуанеттой о ту пору предавались невинным забавам. Сгрудившись у маленькой тележки с эскимо, они размахивали мисочками и с детской непосредственностью требовали свою порцию. Спустя недолгое время, отмеченное звоном ложечек и восхищенным почавкиванием, на лицах счастливой аристократии со всей неизбежностью отразились следы лакомства. Мадам де Сталь подставила перемазанную по самое некуда себя заботливым салфеткам фрейлин; королева же грешила отнюдь не на мороженое, а на воск, оставивший непревзойденные белые капли на ее темном платье. Быстрый взгляд в сторону Ферзена позволили отметить его ниспадающие до туфель чулки. Замечание о том, что за чулками, вероятнее всего, последуют и штаны, повергло двор в гомерическую истерику.

* * *

Час до полуночи. Разведка докладывает: "Скучно. Сидим с королевской семьей в изгнании. Орлеанский где-то шарится".

* * *

Новое утро выхватило из мрака силуэты Эгалите и Симолина, в обнимку удалявшихся для построения очередной серии наполеоновских планов. Ночью же почти ничего не произошло – разве что были задушены Гильотен с племянницей, а мадам де Сталь по этому поводу призвали к ответу.

Под сенью "Последнего приюта" раздавалась не слишком оживленная беседа между почившей Марго, месье Арно, периодически воображавшего себя частью интерьера, и Жанной. Гильотены шептались на пороге под дремлющим взором мадам Деламор. Впоследствии оные духи были замечены в сочинении длинной проникновенной поэмы, содержащей кое-где остроумно-цензурную похабщину в адрес гражданина Эгалите (что немудрено). А он тем временем, игнорируя все призывы к дальнейшим контактам с королевой и ее детьми, прозябавшими на просторах России, вошел в состав депутатов Законодательного собрания.

И вот Собрание в очередной раз началось. Происходил дележ министерских портфелей. Особого внимания заслуживает линия поведения гражданина Шарпантье, которого усиленно прочили на пост министра финансов. Благосклонно приняв предложение, Шарпантье потряс в воздухе увесистой стопкой ливров и провозгласил: "Мы инфляции не боимся!" (Где уж им, когда весь золотовалютный фонд стекался в заведение общественного питания и вряд ли куда-нибудь оттуда убывал.)

На сей оптимистической ноте жизнь Парижа перетекла в постигровую эру. Демулен ринулся прочь, к гильотине, куда с безбоязненным восторгом просунул голову и вертел ею по сторонам.

Этот Идеал не то что не воздел меч – он даже и не взял его в руки. Террор так и остался за кадром. Надеюсь, каждый получил то, на что рассчитывал, или хотя бы приблизился к своему собственному Идеалу.

Всем спасибо.