(некоторые размышления человека, стороннего для игрового сообщества)

Начну с того, что горя желанием посмотреть, а что из всего этого получится, я лишь в самый последний момент приняла решение ехать, все еще сомневаясь, буду ли играть, — или же только понаблюдать. Пожалуй, в этой нерешительности и состояла моя главная ошибка — ведь персонаж, которого я давно уже для себя наметила, как раз и позволял понаблюдать вблизи за тем, что для меня представляло наибольший интерес.

Маргарита-Жанна Шалабр, именовавшая себя графиней (или маркизой?) де Шалабр, образованная и достаточно состоятельная женщина, происходила, по-видимому, из тех Шалабров, которые в течение более чем столетия содержали крупнейшие игорные дома в Париже, а один даже был крупье у Марии-Антуанетты. Якобинка, помешанная на политике, она известна как одна из самых заметных поклонниц Робеспьера, которому она “посвятила себя, подобно тому как вдовы Коринфа и Рима посвящали себя апостолам нового культа; она предоставила свое состояние для популяризации его идей; она завоевала дружбу матери и дочерей Дюпле для того чтобы быть удостоенной его взгляда”, — писал Ламартин со слов Элизабет Леба. Другие авторы не без иронии отмечают, что посещая Собрание или Клуб, она во время бурных заседаний вытирала ему пот со лба; что в доме Дюпле она пользовалась привилегией держать зеркало когда он завязывал галстук…

Последнее из известных ее писем к Робеспьеру датировано как раз 20 марта 1792 — есть основание предположить, что в дальнейшем регулярное общение сделало переписку ненужной, т.е. как раз в это время, проживая по соседству, в доме типографа Николя, она становится своим человеком и в доме Дюпле. С Робеспьером она к этому времени знакома более года, и судя по первому из ее сохранившихся писем (26 февраля 1791), уже тогда она была знакома и с Камиллом.

Понятно, что в роли мадам Шалабр можно было бы и понаблюдать вблизи, в домашней обстановке, за теми персонажами, которые для меня особенно интересны, послушать, как обсуждаются проблемы текущего дня, кто какие аргументы использует в не-публичных, кулуарных дискуссиях… при условии, во-первых, что я действительно в игре, и меня воспринимают как персонаж, и во-вторых, что другие имеют представление о том, что связывает с их персонажами эту странную навязчивую старуху — а для этого мне следовало бы предоставить ту информацию, с которой я здесь начала… Ну что же — учту в следующий раз, буде таковой следующий раз предоставится;) Пока же единственным утешением для Маргариты Шалабр стало общество милой девушки Элеоноры Дюпле! — Милое дитя мое, ваше внимание, ваша доброта так много значили для меня в эти дни! Вы стали для меня тою связующей нитью, которая позволила хотя бы отчасти скомпенсировать последствия моих собственных ошибок! А ваши рисунки — просто прелесть! — В остальном же пришлось довольствоваться публичными акциями да некоторыми слухами и случайно подслушанными фразами…

Собственно, для меня игра (точнее — участие в ней) началась с жеста: по дороге к кофейне, читая развешанные на стенах деревьев и кустов листовки, я увидела одну — совершенно возмутительную и совершенно идиотскую, порочащую Робеспьера; на волне этого возмущения я осознала, что Маргарита Шалабр не позволила бы столь грязному листку болтаться на стене, — и уже как Маргарита протянула руку.

Не стану последовательно пересказывать ход игры — из других отчетов, — которые я сознательно не читаю, пока не запишу хотя бы наиболее значимые из собственных впечатлений, — полагаю, уже вырисовывается общая картина… Остановлюсь на отдельных эпизодах, которые привлекли мое внимание, — преимущественно политических, поскольку и меня, и мой персонаж интересует прежде всего то, что связано с политикой…

За отсутствием Петиона объявлены выборы мэра города Парижа. Дантон строит свою кампанию на обещании обеспечить Париж продовольствием — а Национальная гвардия будет использоваться для того чтобы охранять крестьян, доставляющих хлеб в столицу, — и ироничные замечания на “трибунах для публики”, среди не-голосующей женской части общества: “Охранять или конвоировать?;” (смысл во всяком случае был такой)… Впрочем, по игре — все прочие кандидаты явно ему проигрывали…

В Собрании. Обсуждается вопрос о войне. Но жирондистов у нас нет, за всех отдувается один маркиз Кондорсэ, на долю которого выпало в полном одиночестве — и признаться, не особенно убедительно — отстаивать необходимость немедленно начать войну, все остальные сходятся на том, что готовиться к войне необходимо, но начинать ее не следует… Странный персонаж — Арман де Шони — представился как секретный агент французского правительства в мятежной Ирландии; весьма провокационные предложения — разжигать мятежи во враждебных нам государствах, дабы отвлечь от нас внимание их правительств…; вспомнила — когда именно этого человека поставили во главе внешнеполитического ведомства — опасное, чреватое назначение!

Разочарование — я так ожидала, что в дебатах о войне выступит Робеспьер, но когда все дружно против того чтобы войну начинать, он промолчал, — и Маргарита Шалабр не получила повода отправить ему одно из “исторических” писем…

Петиция от Бретани о языке удовлетворяется Собранием, хоть и не в той редакции, которая предложена представившим ее г. Яном Гонидеком — что не помешало последнему заметить позже, что несмотря на отсутствие жирондистов, федерализм у нас цвел пышным цветом (г. Ян! Утренняя беседа с вами была как всегда занимательна и поучительна — но позвольте мне спросить — если вам известно, что и последующие правительства в отношении языков вели ту же самую политику, что и якобинцы, почему вы, по вашим собственным словам, испытали бы удовлетворение, если бы ирландские террористы осуществили задуманное ими покушение на… некую персону?!).

Петиция о предоставлении избирательных прав женщинам — со вчерашнего дня м-ль Теруань собирала под ней подписи, причем не только женщин, но и мужчин; увидев подпись Робеспьера, Маргарита Шалабр тоже подписалась — хотя далеко не во всем согласна с требованиями петиции… Вечером — заседание женского клуба; осталась, ибо кулуарные совещания мужчин мне недоступны… Заправилы — наряду с м-ль Теруань — м-м де Сталь… Обсуждается все и сразу… Прошедший мимо маркиз Кондорсэ заявил, что вопрос об избирательных правах в целом решен положительно, но отказался сообщить подробности… Кажется, только одна из участниц собрания, м-м Сансон, восприняла неполноту информации всерьез: “Если избирательное право предоставлено всем женщинам, завтра мы получим голосующее стадо, помяните мое слово!”. Поскольку предложено было высказаться всем по кругу, Маргарита Шалабр тоже высказалась в том смысле, что поскольку большая часть женщин у нас тёмна, неграмотна, подвержена суевериям, предоставлять политические права всем было бы преждевременно — кажется, примерно так рассуждает м-м Ролан, верный помощник своего супруга…

В разгар обсуждения петиций в Собрании появляется вестник с сообщением о том, что король погиб на охоте. Заседание продолжается своим порядком, и это дает молодому герцогу Шартрскому повод произнести — а позже и неоднократно повторить — сакраментальную фразу: “Что за народ! Король умер! — а они всякими пустяками продолжают заниматься, бретонским языком да женскими правами, будто ничего не случилось!”

Итак короля нет (и не было!). Но короля всегда играет свита (а в этом историческом королевском семействе вообще единственным мужчиной была королева) — а у нас я не увидела хоть сколь-нибудь заметной активности (политической, разумеется — припоминаю, как достопочтенный посланник Соединенных Штатов, переодетый в женское платье, усердно делал вид, что не узнает даму, которую сопровождает граф Ферзен, заглянувший поздним вечером на чашечку кофе; да скромницу м-м Елизавету, шастающую в одиночку по ночному Парижу) со стороны Тюильрийского дворца… Правда, вскоре после погребения короля, проходя мимо, случайно услышала фразу: “В Тюильри места много, королева сможет разместить там сколь угодно большой отряд роялистов”, — и у меня возникло подозрение, что в этих условиях они могут попытаться повернуть все вспять… Но потом выясняется, что наши американцы, г. посол Джефферсон и его приятель г. Лафайет, командующий Национальной гвардией, сговорились и предусмотрительно погрузили королеву со всем семейством на американский корабль — и отправили в Петербург, категорически запретив капитану менять курс… От греха подальше?… И не встретили при этом никаких возражений со стороны Ее Величества?!

Таким образом, контрреволюционный переворот не состоялся, и кажется, не было даже попытки…

После тревожной ночи, наполненной слухами о серии убийств, — утро, наполненное не менее тревожными ожиданиями…

В кофейне г. Шарпантье, тестя г. Дантона, избранного накануне мэром Парижа, цены снижены вдвое и более — накануне мне довелось присутствовать при парафировании соглашения между г. мэром и г. послом Соединенных Штатов о поставке зерна, и это соглашение предусматривало (а не просто предполагало!) снижение цен на продовольствие в столице (ставя такого рода условия, не слишком ли вмешивается г. Джефферсон в наши внутренние дела!). Но снижение настолько, да еще в преддверии уже почти объявленных выборов! Невольно вспомнились слова м-м Сансон про “голосующее стадо”.

Наконец — откладывавшееся несколько раз заседание — чего?!

Заявление о происшедших событиях и о создании Комитета общественного спасения, в который включены даже две женщины, м-ль Теруань и м-м Кондорсэ, а также (без его ведома) Орлеан, еще накануне предъявлявший претензию на освободившийся престол, а теперь, когда его вызвали в собрание, заявляющий, что сделал это лишь для того, чтобы не допустить претензий королевы (явно лукавит!); объявление выборов и нового избирательного закона; затем — формирование временного правительства…

А все-таки очень хотелось бы узнать подробности того секретного совещания в доме Дюпле, откуда г. Эбер весьма недвусмысленно выставил заглянувшую туда Маргариту Шалабр! Потому что происходившее публично временами на наш с ней взгляд выглядело несколько странно — например, та склока, которую г. маркиз Кондорсэ, известный поборник прав женщин, устроил с м-ль Теруань по поводу поста министра просвещения, поста, который и вообще-то не предполагался первоначально во временном правительстве (и мне показалось, что все без исключения участники этой склоки явно недооценивают уровень образованности исторической Теруань — значительно превосходящий качественно чисто женскую образованность той же Люсиль Демулен).

А вот некоторые решения по основным постам — как и дискуссия в процессе принятия этих решений — внушили нам с ней серьезную тревогу за судьбы Франции и Революции. Об одном я уже писала — Арман де Шони в качестве министра иностранных дел, с его прожектами, способен еще более осложнить внешнеполитическое положение страны и спровоцировать открытие военной кампании быстрее, чем мы в состоянии себе представить — что бы он сам ни говорил давеча. Когда же зашла речь о том, какой из министерских постов является первенствующим, и граждане Комитет определили в качестве такового пост министра юстиции (очевидно вспомнив, что в историческом 1792, после 10 августа, Дантон, получивший именно этот пост в правительстве, занял в нем лидирующее положение), я не выдержала, и Маргарита Шалабр позволила себе (а что — давеча при обсуждении в Собрании женской петиции м-м Кондорсэ весьма активно приняла в нем участие, имея на то ничуть не больше права!) со зрительской трибуны напомнить, что при Старом порядке главным министерским постом был пост генерального контролера финансов, и соответственно, к назначению на этот пост следует отнестись особенно ответственно. Последовавшая гневная отповедь г. маркиза Кондорсэ касалась лишь того, что у нас уже не Старый порядок, и сейчас, обдумывая ситуацию, я прихожу к выводу, что наши с ней опасения были еще более обоснованы, чем мне тогда представлялось — не было ли публичное выдвижение на первый план должности министра юстиции сознательно направлено на то, чтобы отвлечь внимание не только публики, но и некоторых членов Комитета от весьма серьезной политической комбинации.

В самом деле — г. Дантон получил пост министра внутренних дел, сохранив за собой и должность Парижского мэра, а министром финансов при его горячей поддержке стал его собственный тесть г. Шарпантье, — и это в преддверии выборов! Иными словами, у г. Дантона теперь превосходная возможность повести как “голосующее стадо” не только Париж, но и всю Францию! Вопрос — во имя кого? — себя самого, или? — поговаривают, что сам он — креатура Филиппа Орлеанского!

Наши с Маргаритой размышления были прерваны объявлением мастеров об окончании игры.

***

На предварительном “разборе полетов” удивило и несколько озадачило данное г. маркизом Кондорсэ объяснение ночных убийств, за которые он взял на себя ответственность, — он говорил о них как об одном звене в цепочке других акций, планировавшихся масонами…

Порадовали две уже вне-игровые реплики:

Робеспьер, который говорил, что приходится играть совсем не тот характер, который представлял себе, проявлять гораздо большую активность. На мой вопрос о том, какой же характер представлялся и на основании чего, ответил, что главным образом по Молчанову. Ну что же — игровая ситуация, при всей ее условности, самым наглядным образом продемонстрировала невозможность, нежизненность нарисованного Молчановым образа! Это действительно радует! (Гражданин Робеспьер! Мне было очень приятно с вами пообщаться, но я так и не задала вам один очень интересующий меня вопрос — а какие мотивы побудили вас выбрать именно этот персонаж для игры? И такой же вопрос мне бы очень хотелось задать вашему юному другу, гражданину Сен-Жюсту, с которым мне, увы! —практически совсем не довелось пообщаться…)

Случайно услышанная фраза: посмотрев на семейство Дюпле и на его главу (семейство в самом деле замечательное, с кучей ребятишек, за которыми присматривает и ведет домашнее хозяйство отец — в то время как его супруга репетирует в театральной постановке или каким-либо образом реализует свой интерес к политике, — при этом сам он нашел достаточно занятное обоснование, почему не следует предоставлять политических прав женщинам;) — понял(а?), что в революции участвовали нормальные обычные люди — не поручусь за точность, но смысл был примерно такой — и это понимание, на мой взгляд, тоже весьма и весьма отрадно!

***

Я написала этот “отчет” прежде всего для своих друзей с форума Liberte — к которым причисляю всех тех, кто у нас там появляется;) — и предоставляю право использовать этот текст так, как сочтут нужным, гражданам ЦК нашего сайта — а также Хельге, мастеру прошедшей игры и хранительнице ее архива (насколько я поняла;).

Я благодарна всем, с кем мне довелось встретиться и познакомиться в эти три дня, и в особенности — из тех, кого не упомянула в тексте, мастерам Альде и Бланфии, а также милой Мари-Роз. И если мое присутствие не было слишком в тягость, и если у прошедшей игры будут какие-то продолжения — мне бы очень хотелось быть хотя бы отчасти в курсе дела и может быть вновь, по мере возможности, принять участие!

Salut et fraternité !

Eléonore