Лаэг сын Риангабара – легендарный персонаж героического эпоса Ирландии, уладский герой, "король возниц", возница и друг Кухулина, брат Ибара, возницы короля Конхобара.

Сюжетная вводная: на момент начала игры Лаэг собирается вместе с Кухулином к дому невесты Кухулина, Эмер.

… Не в такую раннюю пору поднялся в то утро Кухулин и перво-наперво отведал еды и кушания, искупался и помылся. Затем повелел он вознице взнуздать лошадей и запрячь колесницу. Когда же лошади были взнузданы и колесница запряжена, поднялся в нее Кухулин и поехал по следу войска. Не малый путь прошли они так из одного края в другой и, наконец, сказал Кухулин:

— Увы, друг Лаэг, лучше бы нам не ходить на свидание с женщиной. Ведь каждый, кто стражу песет у границы, может хоть криком, сигналом иль шумом оповестить о вторжении врага. Мы, ж опоздали, и вот, обойдя нас, тайно проникли к уладам ирландцы.

— Не я ль говорил, о Кухулин, — молвил Лаэг,— что навлечет на тебя бесчестье свидание с женщиной.

— Пойди же по следу ирландцев, о Лаэг,— сказал Кухулин,— выведай и расскажи велико ли их войско.

Пустился Лаэг но следу войска, отошел в сторону и, наконец, воротился.

— Словно хмель затуманил твой разум, о Лаэг,— молвил Кухулин.

— Твоя правда,— ответил Лаэг.

— Поднимись же на колесницу, я сам разузнаю о войске,— сказал Кухулин.

Поднялся на колесницу Лаэг, а Кухулин меж тем двинулся по следам войска, пригляделся к ним, отошел в сторону и, наконец, воротился обратно.

— Твой затуманился разум, о Ку! — молвил Лаэг.

— Неправда,— отвечал Кухулин,— ибо знаю, что было здесь войско числом в восемнадцать отрядов, а восемнадцатый порознь шел средь ирландцев.

Воистину многим был славен Кухулин: красотою, сложением и видом, даром пловца и наездника, даром игры в фидхелл и брандуб, даром борьбы, поединка, сраженья, даром чудесного зрения и речи, даром совета, даром охотника, даром опустошителя и разорителя чужих земель.

— Хорошо, друг мой Лаэг, — сказал Кухулин,— запрягай лошадей в колесницу и быстрей погоняй их бичом. Запряги колесницу и поворотись к врагам левым боком, дабы я знал, где вернее — спереди, сэади иль в центре сможем мы поразить их, ибо не жить мне, коль не смогу я сразить до заката врага или друга в их войске.

Ударил возница кнутом лошадей, повернулся к врагам левым боком и пустил колесницу к Таурлох Кайлле Море, к северу от Кногба на Риг, что зовется Ат Габла…

… Однажды сказал Кухулин своему вознице Лаэгу:

— Отправляйся к ирландцам, о Лаэг, и поклонись от меня моим молочным братьям, Друзьям и сверстникам. Приветствуй Фер Диада, сына Дамана, Фер Дета, сына Дамана, Бреса, сына Фирба, Лугайда, сына Нойса, Лугайда, сына Соламага, Фер Баета, сына Баетанна, Фер Баета, сына Фир Бенда, а особо Лугайда, сына Лойса, ибо один он хранит со мной дружбу и верность в этом походе. Приветствуй его и пусть он скажет, кто будет завтра сражаться со мною.

Пошел Лаэг в лагерь ирландцев и передал привет друзьям и молочным братьям Кухулина, а затем направился к шатру Лугайда, сына Пойса.

— Верю тебе,— ответил возница на приветствие Лугайда.

— Можешь мне верить,— молвил тот.

— Пришел я от Кухулина, что шлет тебе дружеский привет, поговорить с тобой и узнать, с кем встретится нынче в бою он.

— Будь проклята дружба, приятельство, братство того, кто пойдет с ним сражаться, его собственного молочного брата, Фер Баета, сына Фир Бенда,— ответил Лугайд. Сейчас отвели его в королевский шатер и усадили с ним рядом девушку по имени Финдабайр. Она наполняет ему кубки и всякий раз целует его, она подает ему кушанья. Не каждому уготовила Медб напитки, которыми потчуют Фер Баета, ибо всего пятьдесят повозок нагружены ими.

Не дожидаясь рассвета, отправился Фер Бает к Кухулину отречься от своей дружбы. Их близостью, братством и дружбой заклинал его Кухулин, но не согласился Фер Бает отступиться от боя. В гневе покинул его Кухулин и проткнул себе кожу, мясо и кость на пятке острым ростком падуба. Тогда выдернул Кухулин росток за корень и не глядя бросил через плечо вдогонку Фер Баегу. И случилось так, что попал тот росток ему в затылок и, вывалившись изо рта, упал наземь. Так погиб Фер Бает.

— Вот уж воистину славный бросок, малыш Ку! — воскликнул Фиаху, сын Фир Аба, ибо считал, что лишь славным броском можно сразить воина ростком падуба.

С той поры и зовется то место, где это случилось, Фохерд Муиртемне.

— Ступай, друг Лаэг,— сказал между тем Кухулин,— поговорить с Лугайдом в лагерь ирландцев, да разузнай, не случилось ли чего с Фер Баетом и кто выйдет биться со мною назавтра.

Направился Лаэг прямо к шатру Лугайда и в ответ на приветствие молвил: — Верю тебе!

— Воистину можешь мне верить,— ответил Лугайд.

— Пришел я от твоего молочного брата узнать, воротился ли в лагерь Фер Бает.

— Воистину, да,— сказал тут Лугайд,— и да благословенна будет рука, что сразила его, ибо мертвым упал он недавно в долине.

— Скажи мне, кто выйдет назавтра померяться силой с Кухулином,— спросил Лаэг.

— Просят о том моего брата, надменного юношу, буйного, гордого, но верноразящего, в битвах искусного. Оттого они это задумали, что если сразит его рука Кухулина, отправился б я отомстить за брата. Во веки веков тому не бывать. Ларине, сын И Блгитмик зовут моего брата. Хочу я пойти повидаться с Кухулином…

"Войска четырех великих королевств Ирландии расположились лагерем у Бреслех Морна Маг Муиртемне. Свою долю скота и иной добычи отправили они на юг к Клитар Бо Улад. Недалеко от них, у Ферта и Лерга, остановился Кухулин, и к вечеру возница Лаэг, сын Риангабара, разжег для него огонь. Далеко впереди, через головы воинов четырех великих королевств Ирландии, увидел он в лучах уходящего в вечерние облака солнца огненный блеск золотого оружия. Гнев н ярость наполнили его при виде войска, ибо немало там было врагов и немало противников. Взял он тогда два копья, щит да меч и затряс щитом, воздел ввысь копья, замахал мечом, и боевой клич вырвался у него из горла. Ужасен был крик Кухулина, и вторили ему духи, призраки, оборотни и демоны воздуха, а сама Немайн, богиня войны, наслала смятение на лагерь ирландцев. Звон оружия и наконечников копий заполнил лагерь, и сто человек замертво пали в ту ночь от безумия н ужаса.

Между тем вот что увидел Лаэг: человека, что с северо-востока направлялся прямо к ним через лагерь ирландцев.

— Едет к нам воин, о Кухулин! — сказал Лаэг.

— Каков он собой? — спросил Кухулин.

— Не трудно ответить — высок он и строен, свободно лежат его пышные золотистые пудри волос. В зеленый плащ он закутан, что у груди скреплен серебряной заколкой. Рубаха королевского сукна до самых колен прикрывает его белоснежную кожу. Нитью багряной из красного золота прошита рубаха. В руках у него черный щит с тяжелой шишкой из светлой бронза. Несет он пятиконечное копье и раздвоенный дротик. Дивно играет и тешится он тем оружием. Никто не стремится к нему, да и он ни к кому не подходит, словно и не видят его в лагере войск четырех великих королевств Ирландии.

— Так и есть, брат мой,— молвил Кухулин,— это мой друг из волшебных холмов, что пришел облегчить мой дух, ибо там знают, какое мне выпало бремя — сражаться в одиночку с войсками четырех великих королевств Ирландии во время Похищения…

…— Можешь ли ты запрячь косящую колесницу, о друг Лаэг,— сказал тогда Кухулин,— если есть у тебя для нее все, что нужно, тогда запрягай, если нет, то не надо.

Вышел тут Лаэг и облачился в геройское одеяние возницы. Вот каково было это геройское одеяние возницы: рубаха воздушная, тонкая, легкая, что сработана дивно из шкуры оленя и не стесняла движения рук. Черный, словно вороново крыло, плащ надел Лаэг поверх рубахи. Сделал тот плащ Симон Маг для Правителя Рима, Дарий подарил его Конхобару, Конхобар — Кухулину, а уж он отдал его вознице. В гребенчатый шлем облачился возница, четырехугольный с металлическими пластинами, что, меняя оттенки и облик, спускался ниже середины плеч. Был украшением тот шлем, а никак не помехой. Рукою поднес он ко лбу красно-желтый обруч, сработанный на наковальне из пластинки чистейшего красного золота, дабы отличали возницу от его господина. В правой руке он зажал длинные поводья лошадей и свой изукрашенный кнут, в левую руку вложил он ремни, которыми правил возница. От лба до груди он укрыл лошадей железными пластинами, усеянными наконечниками, остриями копий, шипами и колючками, такими же, как на колесах, углах и выступах по сторонам колесницы, что па ходу все вокруг раздирала. Потом произнес он заклятье над лошадьми и своим господином, дабы скрывшись от взоров ирландцев, самим видеть всех в лагере, Воистину не зря произнес он заклятье, ибо три дара возничего снизошли на него в тот день: лейм дар болг, фоскул дириух и имморхор делинд…

…Между тем приблизился к броду Кухулин и увидел множество чудесных искуснейших боевых приемов, что проделывал Фер Диад высоко в воздухе.

— Погляди, друг мой Лаэг,—сказал Кухулин,— на эти чудесные искуснейшие боевые приемы, что проделывает Фер Диад высоко в воздухе. В час битвы обратит он их против меня. Так вот, если случится мне уступать в сражении, черни, поноси и порочь меня, раздувая мой боевой пыл и ярость. Если же буду брать верх я, хвали, славословь и превозноси меня, чтобы умножить мою храбрость.

— Так я и сделаю, о Кухулин! — ответил Лаэг…

…С самого рассвета до полудня каждый из них старался поразить другого, а когда настал полдень, распалилась ярость бойцов, и сошлись они близко друг с другом. Тут в первый раз прыгнул Кухулин со своего края брода прямо на щит Фер Диада, сына Дамана, задумав срубить ему голову над верхней кромкой щита. Левым локтем встряхнул свой щит Фер Диад, и словно птица отлетел Кухулин обратно на кран брода. Снова прыгнул тут Кухулин со своего края брода прямо на шишку щита Фер Диада, задумав срубить ему голову над верхней кромкой щита. Ударил Фер Диад по щиту левым коленом, и словно ребенка отбросил Кухулина к его краю брода. И сказал Лаэг, увидев все это:

— Увы, враг обошелся с тобой как любящая мать, наказывающая ребенка. Он истрепал тебя, как треплют лен в воде. Он размолол тебя, как мельница мелет зерно. Он разрубил тебя, как топор разрубает дуб. Он обвил тебя, как вьюнок обвивает дерево. Он обрушился на тебя, как ястреб обрушивается на маленьких птичек. Вовек не иметь тебе права назваться храбрейшим или искуснейшим в битве, о ты, маленький бешеный оборотень!

Тогда в третий раз со скоростью ветра, быстротой ласточки, грозный, словно дракон и могучий, как воздух метнулся Кухулин прямо на шишку щита Фер Диада, задумав срубить ему голову над верхней кромкой щита. Но снова встряхнул свой щит Фер Диад, и очутился Кухулин на середине брода, будто и не прыгал вовсе…

… Тут поспешил к Фер Диаду Кухулин, обхватил его обеими руками и, подняв вместе с оружием, доспехами и одеждой, перенес на северную сторону брода, чтобы не досталась его добыча ирландцам на западной стороне. Здесь опустил он тело на землю, а когда поднялся, напал на него дурман, слабость да немощь. Заметил это Лаэг и испугался, что явятся к ним ирландцы и разом набросятся на Кухулина.

— Поднимайся, о Кукук,— сказал он,— ибо скоро нападут на вас ирландцы и уже не согласятся на поединок, раз ты убил Фер Диада, сына Дамана, сына Дайре.

— К чему мне вставать,— ответил Кухулин,— если я погубил его.

Заговорил тогда возница, а Кухулин отвечал ему:

Лаэг: — О Пес боевой из Эмайн, воспрянь!

Время спешить на новую брань!

Пал Фер Диад, сраженный тобой!

Богом клянусь, тяжек был бой!

Кухулин: — Не в радость победа, когда вконец

Истерзан тоскою победивший боец.

Новый день для меня не мил

Без брата, которого я сразил.

Лаэг: — Чем плакать, тебе подобает скорей

Гордиться этой победой своей!

Ты рыдаешь, над грозным врагом скорбя!

А если бы он одолел тебя?

Кухулин: — Пускай он руку или ногу мою

Отрубил бы в этом проклятом бою —

Все легче, чем знать, что воин младой

Колесничной не будет играть уздой.

Лаэг: — Девушкам Красной Ветви такой

Исход желаннее, чем другой.

Ты жив, Кухулин, а он убит.

Им оплакать лишь одного предстоит.

— С тех пор, как ты из Куальнге пришел

И Медб противился, смел и зол.

Для ее войска — считает она —

Побоищем стала эта война.

— Ты долго спокойного сна не знавал,

Покуда стада от врага охранял!

До света тебе приходилось вставать.

Легко ль в одиночку сдерживать рать?!

… Тут взглянул Кухулин на Фер Диада и молвил:

— Вот что, друг Лаэг, раздень Фер Диада, сними с него доспехи, и платье, чтобы мог я увидеть заколку, ради которой пошел он сражаться.

Приблизился Лаэг и раздел Фер Диада. Снял он с него доспехи и платье, и увидел Кухулин заколку. Тогда, сокрушаясь и оплакивая Фер Диада, сказал он:

Золотая пряжка обернулась бедой.

О Фер Диад! Боец молодой!

Меткоразящий! Была крепка

И победоносна твоя рука!

Не счесть всех примет твоей красоты!

Волосы твои были густы,

До самой смерти, о Фер Диад,

Твои стан был поясом тонким объят.

Наша дружба, названый брат,

Прекрасна, как ока твоего взгляд,

Как щита твоего золотой узор,

Как доска для фидхелл, что тешит взор!

Увы! Воле моей вопреки

Ты погиб от моей руки.

Вовек не бывать бы битве той!

Золотая пряжка обернулась бедой!

— О друг Лаэг,— сказал Кухулин,— разрежь теперь тело Фер Диада и освободи мое копье, ибо не могу я лишиться га булга.

Приблизился Лаэг, разрезал тело Фер Диада и освободил га булга…

… В ту самую ночь появилась Морриган, дочь Эрнмаса и стала сеять вражду да раздор между двумя лагерями. Так говорила она.

И сказал тогда Кухулин Лаэгу, сыну Риангабара:

— Горе тебе, о Лаэг, если ныне мне все не расскажешь о том, что случится в сражении.

— Что бы я ни узнал,— отвечал ему Лаэг,— расскажу об всем, малыш Ку! Взгляни, видишь ли ты маленькую стаю, летящую к полю па лагеря с запада, и юношей, что желают поймать и схватить их? А еще взгляни на юношей, что гонятся за ними из лагеря на востоке.

— И вправду так,— ответил Кухулин.— Это предвестье большого сражения, великой вражды. Через поле летит птичья стая, и сойдутся на нем юные воины.

Так и случилось. Полетели птицы над полем, и сошлись на нем юноши.

— Кто начал сражение, о друг мой Лаэг? — спросил тут Кухулин.

— Юные улады,— ответил Лаэг.

— Как они бьются?

— Храбро, о Кукук! — сказал Лаэг,— те, что явились на поле с востока, пробивают дорогу на запад, а те, что пришли с запада, прорубают проход на восток.

— Горе мне,— молвил Кухулин,—что не достанет мне сил отправиться пешим на поле, ибо, случись я там, и мой проход виднелся бы ясно средь прочих.

— Довольно, о Кукук! — сказал тогда Лаэг,— нет в том упрека твоей честп, позора доблести. Ты славно сражался доныне, да так же будешь и впредь!

— Что ж, друг мой Лаэг,—сказал Кухулин,— поднимай уладов на битву, ибо пришло
же время.

Отправился тогда Лаэг созывать уладов и молвил: …

Разом поднялись улады по приказу своего короля, по слову своего властелина в ответ на призыв Лаэга, сына Риангабара. И были они обнаженными, оставив в руках лишь оружие. Каждый, чей выход из шатра обращен был к востоку, пошел прямо сквозь шатер на запад, не желая мешкать, обходя его.

— Как движутся в битву улады, о Лаэг? — спросил Кухулин.

— Отважно, о Кукук,— ответил возница,— они без одежды и каждый, чей выход из шатра обращен был к востоку, шел сквозь шатер на запад, не желая мешкать, обходя его.

— Слово мое порукой,— сказал Кухулин,— что уж если улады сошлись поутру к Конхобару, не запоздает ответ на тревожный призыв…

… Не долго пробыл там Лаэг, как вдруг заметил, что разом поднялись ирландцы и, взяв свои копья, щиты, мечи, шлемы, довели пред собою в сражение войска. Стали они рубить и колоть, разить, убивать да крушить врагов, и длилось это долгое время и немалый срок. Когда же светлое облако скрыло солнце, спросил Кухулин своего возницу, Лаэга, сына Риангабара о том, как шла битва.

— Смело дерутся они,— отвечал ему Лаэг,— если бы я поднялся на свою колесницу, а Эн, возница Ковала, на свою, и проехали бы с одного края поля до другого вдоль наконечников их оружия, ни копыта коней, ни колеса, оглобли иль оси не коснулись бы земли, столь сильно и крепко сжимают воины свое оружие.

— Увы, нет у меня сил быть сегодня средь них,— молвил Кухулин,— ибо, случись по-иному, и мой натиск был бы заметен средь прочих.

— Довольно, о Кукук! — сказал Лаэг,— нет здесь упрека твоей чести или позора доблести. Ты славно сражался доныне да также будешь и впредь…

…Потом облачился Кухулин, взял свой щит с разящей кромкой и сказал Лаэгу, сыну Риангабара:

— Запряги нам колесницу, друг Лаэг!

— Клянусь богом, которым клянется мой народ,— отвечал Лаэг,— что даже если бы все улады из королевства Конхобара собрались нынче у Серого из Махи, то и они не смогли бы запрячь его в колесницу. Никогда до сего дня не упирался он и привык лишь угождать мне. Если желаешь, пойди сам и спроси Серого.

Подошел Кухулин к коню, а тот трижды повернулся к нему левым боком. Накануне ночью Морриган разбила колесницу Кухулина, ибо не желала пускать его в битву. Знала она, что тогда уж не вернуться герою в Эмайн Маху.

Сказал тут Кухулин Серому из Махи:

— Не в твоем обычае было, о Серый, чтобы... оставалось от меня слева. О жестокий ворон, не сделаю я того, от чего обесценится смерть. Не поворачивается дух мой к равнине, из которой скакал бы я на тебе. Велики красные потоки. Вечные кони и колеса, остов, упряжь, подстилка, на которой приятно нам было сидеть — все разбила нам Бадб в Эмайн Махе.

Тогда посмотрел на Кухулина Серый из Махи, и выкатились из его глаз большие кровавые слезы. Вскочил Кухулин на колесницу и устремился на юг по дороге в Мид Луахар. Вдруг увидел он перед собой девушку, и была это Леборхам, дочь Ай и Адарк, раба и рабыни при дворе Конхобара. Так сказала Леборхам:

— Не покидай нас, не покидай нас, о Кухулин! Благородно лицо твое, прекрасны щеки твои, пламенеет дивный твой лик, что назначен израненным быть. Оплакана будет твоя погибель. Горе женщинам, горе сынам! Горе нашим очам, долог будет плач по тебе. Поступью королевски-благородного отправишься ты в бой, где умрешь, о великий бог Маг Муиртемне!

Так сказала она и тут испустили ужасный стон трижды пятьдесят женщин из Эмайн Махи,

— Лучше бы нам не выезжать,— сказал Лаэг,— ибо до сего дня не изменяла тебе сила, что получил ты в наследство от материнского рода.

— Нет уж,— ответил Кухулин,— поезжай вперед, ибо дело возницы — править конями, воина — встать на защиту, мудрого — дать совет, мужа — быть сильным, женщины — платать. Поезжай вперед навстречу сражению, ибо сетования уже ничему не помогут.

Направо повернула колесница, и тогда испустили женщины крик страдания, скорби в жалости, зная, что уже не вернуться герою в Эмайн Маху.

Встретился им на пути дом кормилицы, которая вырастила Кухулина. Заходил к ней Кухулин всякий раз, когда ехал на юг или с юга. Всегда был у кормилицы для него кувшин пива. Выпил Кухулин пива и распрощался с кормилицей. Потом поехал он дальше по дороге в Мид Луахар мимо Равнины Могна. И вот, что он здесь увидел: трех старух, слепых на левый глаз, стоящих перед ним на дороге. На ветках рябины поджаривали они собачье мясо, сдабривая его ядом и говоря заклинания. Был у Кухулина гейс, который запрещал ему отказываться от пищи с любого очага. И еще не мог Кухулин есть мясо своего тезки. Пожелал он проехать мимо старух, ибо знал, что не будет ему пользы останавливаться. Тогда сказала одна из старух:

— Остановись у нас, о Кухулин!

— Вот уж нет,— отвечал тот.

— У нас всего только и есть, что собачье мясо,— сказала старуха,— будь у нас на очаге еда посытнее, ты бы остался, а так не желаешь. Недостойно великого человека проходить мимо ничтожного дара и не принять его.

Тогда подъехал к ним Кухулин, и подала ему старуха левой рукой кусок мяса из собачьего бока. Стал Кухулин есть мясо и класть его под свое левое бедро. Оттого и рука его и то бедро, под которое он клал мясо занемогли на всю длину и не стало в них прежней крепости.

Поехали Кухулин и Лаэг дальше по дороге в Мид Луахар и обогнули гору Фуат с юга.

— Что видишь ты впереди, друг мой Лаэг? — спросил тогда Кухулин.

— Много врагов и великую победу,— ответил Лаэг.

— Горе мне,— сказал на это Кухулин,— шум битвы, темно-красные кони...

Отправился Кухулин дальше на юг по дороге в Мид Луахар и увидел крепость, стоящую на Маг Муиртемне. Так сказал тогда Эрк, сын Кайрпре:

— Вижу я дивную колесницу, прекрасно сработанную, великолепную, с зеленым пологом, множеством боевых приемов, с прекрасным навесом. Вот какова та колесница: два коня влекут се, узкоголовые, узкобедрые, узкомордые. Достойны друг друга те кони и равно выносливы, но не схожи между собой. Один из коней с огромными ноздрями, широкими глазами, крутыми бедрами, огромным животом, громоподобный, стремительный, выгнутый. Второй конь черный, как смоль, белоголовый, высоколобый, с черными бровями. Па тех конях два высоких золотых хомута. На самой колеснице вижу я воина с длинными светлыми волосами. В его руках красное, пламенеющее, сверкающее копье. Неудержимо мчится воин на колеснице. Три пряди в его волосах — темная на макушке, красные, словно кровь, по бокам. Золотой обруч удерживает их. Прекрасна голова воина, и прекрасны его волосы, тремя потоками струящиеся вокруг головы. Они, словно золотые нити, лежащие на наковальне под рукой искусного умельца, или цветы лютика под лучами солнца в летний день середины мая. Сверкает каждая прядь волос этого юного воина.

Стремится к нам этот воин, о мужи Ирландии, не вступайте с ним в битву!

Между тем, возвели для Эрка холм из дерна и окружили его рядом щитов. Три кровавых боя выдержали тогда ирландцы. И сказал тогда Эрк:

— Вступите же в схватку с Кухулином, о ирландцы!

И еще говорил он так:

— Поднимайтесь, о мужи Ирландии, идет сюда Кухулин, славный защитой, победоносный, с кровавым мечом.

— Как встретить его нам? Как защититься? — спросили ирландцы.

— Не трудно ответить,— сказал им Эрк. Вот вам мой совет. Из четырех королевств Ирландии собрались вы тут, так сойдитесь же все вместе и окружите войско заслоном из щитов. На каждом возвышении вокруг войска поставьте троих из вас. Пусть двое будут храбрейшими воинами, что примутся сражаться друг с другом, а подле них встанет певец. Он обратится к Кухулину с просьбой отдать его копье, что зовется Славное из Славных. Такова будет эта просьба, что не сможет отказать Кухулин, и тогда в него самого будет пущено это копье. Есть пророчество, что суждено тому копью поразить короля, если не выпросим мы его у Кухулина. Потом издайте вы крик скорби и призыва, и тогда не сможет он сдержать пыл и ярость коней. Оттого и не удастся ему вызывать вас ноодиночке на битву, как бывало это при Похищении Быка из Куальнге.

Как сказал Эрк, так все и было сделано. Тем временем приблизился к войску герой и с колесницы обрушил на него мощь своих громовых приемов: громового приема ста, да громового приема трехсот, да громового приема трижды девяти мужей, и рассеял войско по Маг Мунртемне. Потом налетел Кухулин на врагов и принялся разить их своим оружием. Копьем, мечом и щитом своим бился он так, что не меньше, чем в море песчинок, звезд в небе, капель росы в мае, снежинок зимой, градин в бурю, листьев в лесу, колосьев на равнине Брега, травы под копытами лошадей в летний день было половин голов, половин черепов, половин рук, половин ног и красных костей на широкой равнине Муиртемне. Серой сделалась она от мозгов убитых в том побоище и ударов, что обрушил на врагов Кухулин.

Потом увидел Кухулин двух воинов, так тесно сошедшихся в схватке, что было их не оторвать друг от друга.

— Позор тебе, о Кухулин, если не разнимешь ты этих воинов,— сказал певец.

Тогда бросился на них Кухулин и ударил каждого кулаком по голове с такой силой, что мозг вытек у них наружу через уши и ноздри.

— Воистину, ты разнял их,— сказал певец,— в уж не причинят они теперь зла друг другу.

— Не уняться бы им, если бы не твоя просьба,— ответил Кухулин.

— Дай мне твое копье, о Кухулин,— попросил тогда певец.

— Клянусь тем, чем клянется мой народ,— ответил Кухулин,— не больше тебе нужды в нем, чем мне. Нападают на меня ирландские воины и я бьюсь с ними.

— Если не отдашь, я сложу на тебя песнь поношения,— сказал певец.

— Не случалось мне быть опозоренным за отказ в подношении и скупость,— ответил Кухулин.

Тут метнул он копье древком вперед с такой силой, что пробило оно насквозь голову певца и поразило девятерых, что стояли за ним.

Потом проехал Кухулин сквозь войско врагов до самого конца.

Поднял тогда Лугайд, сын Ку Рои, готовое к битве копье, что было у сынов Галатина.

— Кого поразит это копье, о сыновья Галатина? — спросил он.

— Король падет от этого копья,— ответили сыновья Галатина.

Метнул тогда Лугайд копье в колесницу и попал Лаэгу в самую середину тела, так что все его внутренности вывалились на подстилку колесницы. И сказал тогда Лаэг:

— Жестока моя рана.

Сияет каждое облако — утоление прекрасно, скал беспокойство человек, прекраснее слова — будет в любви, сладки слова жениха.

Вытащил тогда Кухулин копье из раны и распрощался он с Лаэгом. Потом сказал Кухулин:

— Воистину, придется мне быть сегодня и воином, и возницей…

Однажды Брикрен Злоязычный задумал задать великий пир в честь Конхобара, сына Несс, всех воинов и всех знатных мужей Улада. Целый год он провел в приготовлениях к пиру и построил большой дом в крепости Рудрайге, очень похожий на дом Алой Ветви в Эмайн, но превзошедший все дома в Ирландии размерами, удобством, роскошью колонн, облицовки, резьбы и других украшений, о чем сразу же заговорили по всей Ирландии. Внутри он был точь-в-точь как питьевая зала в Эмайн, и в нем было девять перегородок от очага до стены, все из бронзы, золоченые и тридцати футов высотой. В передней части залы стояло на возвышении кресло Конхобара, украшенное бриллиантами и другими драгоценными каменьями всех цветов и оттенков, которые сверкали так же ярко, как золото и серебро, и ночь превращали в день. Рядом стояли двенадцать кресел для двенадцати героев Улада.

Не меньше, чем на дерево и каменья, дивились люди на строительных дел мастеров, ведь одно бревно везли шесть коней и один столб ставили шесть мужей. Тридцать самых искусных мастеров Ирландии присматривали за постройкой.

Брикрен приказал устроить для себя солнечную комнату на одном уровне с креслом Конхобара и креслами героев и украсил ее как нельзя лучше, застеклил по одному окну на каждой из стен, чтобы всех видеть в зале, ибо знал он, не сидеть ему рядом с героями Улада.

Когда зала и комната были готовы, он приказал принести занавеси и покрывала, кровати и подушки, мясо и вино и всего вдоволь, а сам отправился в Эмайн Маха звать на пир Конхобара и его воинов.

Случилось так, что все мужи Улада были в Эмайн Маха. Они приветливо поздоровались с Брикреном и усадили его рядом с Конхобаром.

— Я зову вас на пир, — сказал Брикрен.

— Что ж, я приму твое приглашение, если его примут все улады. — ответил Конхобар.

Однако Фергус, сын Ройга, и другие заявили:

— Мы не поедем. Если мы поедем, мертвых у нас станет больше, чем живых, потому что Брикрен всех нас перессорит.

— Хуже будет, если вы не приедете, — пригрозил им Брикрен.

— А что ты сделаешь?

— Тогда точно перессорю, — сказал Брикрен, — королей и вождей, славных героев и простых воинов, пока вы все не перебьете друг друга. А если не выйдет, тогда поссорю матерей с дочерьми. Не выйдет это — всех жен Улада, чтобы они подрались друг с дружкой.

— Пожалуй, нам лучше принять приглашение, — сказал Фергус.

— Посоветуемся с вождями, — предложил Сенха, сын Айлиля.

— Недоброе случится, если мы не решим, как нам быть, — сказал Конхобар.

Мужи собрались на совет, и первым заговорил Сенха:

— Во избежание беды ты, Конхобар, должен защитить себя от Брикрена, если собираешься ехать к нему. Приставь к нему восемь мечников, и пусть он покинет дом, когда накроет столы.

Фербер Фербесон, сын Конхобара, отправился к Брикрену.

— С радостью все исполню, — сказал он. Мужи Улада покинули Эмайн — и король, и его свита, и его войско.

Брикрен же стал думать, как ему обмануть стражников и поссорить уладов. Первым делом он решил поговорить с Лойгайре Буадахом, сыном Конала, сыном Илайта.

— Доброго здравия тебе, Лойгайре Победитель, безжалостный молот Бреги, огненный молот Меата! Почему ты не первый из первых героев Улада?

— Могу быть и первым, если захочу, — ответил ему Лойгайре.

— И будешь, — сказал Брикрен, — если сделаешь, как я тебя научу.

— Сделаю.

— Ты станешь первым героем Ирландии, если сумеешь отвоевать долю победителя на моем пиру. За нее надо побороться, — продолжал он, — потому что она дорогого стоит. В ней много вина и в любое время покои в моем доме, в которых легко разместятся три добрых воина Улада, и семилетний боров, с рождения кормленный одним молоком, и вкусная еда весной, и творог со сладким медом летом, и орехи с хлебом осенью, и мясо с супом зимой. И еще семилетний бычок, вскормленный материнским молоком и сладкой травой, и пять дюжин сладких медовых пирогов. Такая доля победителя в моем доме. Ты же лучший из лучших в Уладе, и она по праву принадлежит тебе. Возьми ее. Когда день сменится вечером и пир будет в самом разгаре, пусть придет твой возница и возьмет твою долю победителя.

— Клянусь, если кто ему помешает, умрет на месте! — воскликнул Лойгайре.

Брикрен обрадовался, что у него так легко все получилось, и долго смеялся над Лойгайре Буадахом. Потом он подошел к Коналу Кернаху.

— Доброго здравия тебе, Конал, — сказал он, — герой многих битв и сражений, не раз побеждавший в бою героев Улада. Когда мужи Улада пересекают чужие границы, ты всегда на три дня и три ночи впереди, и позади тебя уже много рек и бродов. Ты стоишь на страже Улада, и ни один враг не минует тебя незамеченным ни справа, ни слева, ни сверху, ни снизу. Почему бы тебе не быть первым из первых?

Ловко Брикрен обошел Лойгайре, но с Коналом Кернахом ему понадобилось вдвое больше ловкости. Убедившись, что Конал не прочь ввязаться в ссору, Брикрен догнал Кухулина.

— Доброго здравия тебе, Кухулин, победитель Бреги, сияющее знамя Лайфе, любимец Эмайн, баловень жен и девиц. Давно уже ты не Кухулин, ибо ты первый из первых героев Улада. Твое слово в спорах и ссорах главное, твой суд справедлив, всем владеешь ты, о чем только могут мечтать мужи Улада. Храбр и доблестен ты без меры, и подвигам твоим нет равных. Почему же ты не берешь себе долю победителя, если ни один из мужей Улада не может сравниться с тобой?

— Клянусь! — вскричал Кухулин. — Если кто пожелает отнять ее у меня, поплатится головой!

Довольный Брикрен отошел от него и как ни в чем не бывало присоединился к войску, словно не задумал он поссорить первых героев Улада между собой.

Когда они наконец добрались до места, каждый занял положенное ему место в пиршественной зале. В одной половине дома расположились Конхобар и его свита, в другой — жены уладов.

Вместе с Конхобаром за стол сели Фергус, сын Ройга, Кельтхайр, сын Утехайра, Эоган, сын Дуртакта, Фиаха и Фихайг, сыновья короля, Фергус, сын Лета, Кускрайд, Сенха, сын Айлиля, три сына Фиахаха, которых звали Рус, Даре и Имхад, Муинремар, сын Кеиргинда, Эрге Эхбел, Амергин, сын Эсаита, Менд, сын Салхаха, Дубтах Доэл Улад, Ферадах Финд Фектнах, Феде лит, сын Илайра Хетинга, Фурбайде Фербенд, Ро-хад, сын Фатхемона, Лойгайре Буадах, Конал Кернах, Кухулин, Конрад, сын Марнаи, Эрк, сын Феделита, Айолан, сын Фергуса, Финтан, сын Найала, Кетерн, сын Финдтайна, Фа-кина, сын Сенкада, Конла-лжец, медоворечивый Айлиль, знатные мужи Улада, а еще юноши Улада и барды Улада.

Пока шли приготовления к пиру, музыканты развлекали воинов, но едва был накрыт стол, как король приказал Брикрену удалиться, и воины с мечами повели его к двери, но на пороге Брикрен остановился и крикнул:

— Доля победителя в моем доме дорогого стоит. Пусть ее возьмет себе первый из первых героев Улада!

С этими словами он ушел.

Распорядители поднялись со своих мест, чтобы оделить всех вином и мясом, и вместе с ними поднялся Кедланг, сын Риангабра и возница Лойгайре Буадаха.

— Подайте долю победителя Лойгайре Буадаху, потому что она принадлежит ему но праву.

Тотчас вскочил со своего места Ид, сын Риангабра и возница Конала Кернаха, и потребовал отдать долю победителя Коналу Кернаху.

Не уступил им и Лаэг, сын Риангабра и возница Кухулина.

— Доля победителя принадлежит Кухулину. Мужи Улада покроют себя позором, если не отдадут ее ему, потому что он самый храбрый из храбрых в Уладе.

— Это неправда, — сказал Конал.

— Это неправда, — сказал Лойгайре.

Они повскакали со своих мест, схватили мечи и щиты и набросились друг на друга. Тогда в одной половине залы словно вспыхнул пожар, так сверкали мечи и копья, а в другой стало белым-бело от белых щитов. Всех охватил страх. И все были на ногах. Ярость охватила Конхобара и Фергуса, сына Ройга, когда они увидели, как двое напали на одного, как Конал и Лойгайре вступили в бой с Кухулином. Однако никто не посмел вмешаться, пока Сенха не шепнул Конхобару:

— Пора тебе сказать свое слово.

Конхобар и Фергус вышли на середину и встали между славными мужами Улада, которым пришлось опустить мечи.

— Послушаетесь вы меня? — спросил Сенха.

— Да, — сказал Кухулин.

— Да, — сказал Конал.

— Да, — сказал Лойгайре.

— Вот мой совет вам. Сегодня мы разделим долю победителя поровну, а потом вас по справедливости рассудит Айлиль, король Коннахта, ибо мужам Улада лучше решать свой спор в Круахане.

Все вновь расселись по своим местам и подняли заздравные чаши. Ничто больше не нарушало воцарившегося веселья.

Брикрен и его жена все это время были в верхнем покое и наблюдали за тем, что происходило в зале. Раздосадованный Брикрен, которому не удалось поссорить мужей Улада, задумался о том, как ему поссорить жен Улада. Пока он думал, Федел Чистое Сердце вместе с пятьюдесятью другими женами покинула залу. Брикрен поспешил за ней.

— Доброго здравия тебе, жена Лойгайре Буадаха! Не зря называют тебя Федел Чистое Сердце, ибо всем ты взяла, и лицом, и мудростью, и знатностью. Сам Конхобар, король Улада, твой родич. Лойгайре Буадах — твой муж. Первой ты должна входить в залу, ибо ты первая из первых жен Улада. Если ты сегодня раньше других переступишь порог залы, быть тебе навеки королевой над женами Улада.

Федел пошла дальше, а следом за ней из залы вышла Лендабайр Благодатная, дочь Эогана, сына Дуртакта, и жена Конала Кернаха.

Брикрен поспешил к ней.

— Доброго здравия тебе, Лендабайр. Не зря называют тебя Благодатная, ибо к тебе обращают взоры и сердца мужи со всей земли. Нет никого красивее тебя. И если твой муж первый из первых мужей Улада, то ты по праву первая из первых жен Улада.

Брикрен ловко улестил Федел, но, чтобы улестить Лендабайр, ему понадобилось вдвое больше ловкости.

Потом вышла из залы Эмер и с нею пятьдесят жен.

— Доброго здравия тебе, Эмер, дочь Форгала Манаха, жена первого из первых мужей Улада! Не зря называют тебя Эмер Прекрасные Волосы. Короли и вожди Ирландии ссорятся из-за тебя друт с другом. Как солнце затмевает звезды, так ты затмеваешь других жен красотой лица, знатностью рода, молодостью, добрым именем, мудростью и красноречием...

Ловко Брикрен улестил Федел и Лендабайр, но вдвое больше ловкости понадобилось ему, чтобы улестить Эмер.

Когда Федел, Лендабайр и Эмер сошлись вместе, они не знали, что Брикрен говорил со всеми тремя.

Они отправились в обратный путь и поначалу шли медленно, словно не было у них никаких задних мыслей. Но постепенно они все убыстряли и убыстряли шаг, а возле самого дома подхватили юбки и побежали что было мочи, ибо поверили Брикрену и пожелали возвыситься. Шуму от них было не меньше, чем от сорока повозок. Дом пошатнулся, и мужи схватились за оружие, когда их бросило друг на друга.

— Стойте! — крикнул Сенха. — Это не враги. Это опять проделки Брикрена. Теперь он подбил жен на ссору. Клянусь, если не закрыть перед ними дверь, то лучше уж быть мертвым, чем живым!

Привратники поспешили исполнить приказ, однако Эмер, опередившая других жен, изо всех сил уперлась спиной в дверь и стала кричать, чтобы ей открыли, пока ее не догнали Федел и Лендабайр. Мужи повскакали со своих мест, чтобы прийти на выручку своим женам.

— Недобрая ночь предстоит нам! — вскричал Конхобар и с такой силой ударил серебряным жезлом о бронзовый столб, что все тотчас расселись по своим местам.

— Угомонитесь, — сказал Сенха. — Нас ждет словесная битва, а не битва мечей.

После этого три жены под защитой своих мужей начали знаменитую битву слов прекрасных жен Улада.

Первой заговорила Федел Чистое Сердце, и она сказала так:

— Мать, носившая меня под сердцем, была свободной и знатной женой, ровней моему отцу, и в жилах у меня течет кровь королей, отчего воспитывали меня, как королевскую дочь. Я красива лицом и телом, благонравна, учтива и храбростью не уступаю доблестному воину. Посмотрите на моего мужа Лойгайре! Разве мало его красные руки сделали для Улада? Он один стережет границы от врагов. Он — наша защита. Он — первый из первых. Его победы славнее побед других героев. Почему же мне, прекрасной и веселой Федел, не вступить сегодня первой в пиршественную залу?

Второй заговорила Лендабайр, и она сказала так:

— Я тоже красива, мудра и учтива, и это я должна первой войти в пиршественную залу.

Мой муж — непобедимый Конал. Гордо поднята его голова, когда он идет в бой. И гордо поднята его голова, когда он возвращается победителем с головами своих врагов.

Он всегда готов биться за Улад. Все броды под его защитой. Он — герой из героев.

Кто посмеет оспорить храбрость сына благородного Амергина? Конал ведет за собой храбрых мужей Улада.

Все взгляды устремлены на славную Лендабайр! Так почему бы мне не переступить первой порог королевской залы?

Третьей заговорила Эмер, и она сказала так:

— Ни одна из жен не сравнится со мной в красоте и мудрости. Ни одна не сравнится со мной в блеске глаз, доброте, благонравии и здравомыслии.

Никто не умеет радоваться и любить сильнее, поэтому все мужи Улада желают меня и все держат меня в своих сердцах. Будь я доступна им, завтра их жены остались бы без мужей.

Кухулин — мой муж. Если он пес, то сильный пес. Кровь на его копье, кровь на его мече, его белое тело черно от крови, его нежная кожа вся в шрамах от мечей и копий.

На запад устремлен его огненный взор. Нет защитника у Улада надежнее его! Повозка у него красная, и подушки в повозке тоже красные. Как лосось, прыгает он, совершая геройский прыжок. И черный подвиг, и слепой подвиг, и подвиг девятерых на его счету. Если выходит против него воинство, он его побеждает. И спасает гордые воинства от гибели. И находит радость в страхе врагов.

Ваши герои не стоят и травинки под ногами моего мужа Кухулина. И жены отворачиваются, едва завидя их. Мой муж — алая чистая кровь, а они — нечистоты, для которых жалко пучка травы.

Прекрасные жены Улада похожи на коров, когда стоят рядом с женой Кухулина.

Выслушав речи жен, Лойгайре и Конал бросились на стены и пробили в них дыры в свой рост, а Кухулин высоко поднял ближайшую стену так, что стали видны небо и звезды.

Первой вошла в залу Эмер и следом за ней пятьдесят жен, которые были с нею. А за ними и те дважды пятьдесят жен, которые сопровождали Федел и Лендабайр, которым было не под силу сравниться с Эмер, как их мужьям было не под силу сравниться с Кухулином.

Со всего маху Кухулин опустил стену, и она на семь футов ушла в землю, отчего дом перекосило и Брикрен с женой выпали во двор в самую грязь, где собаки рыли землю в поисках отбросов.

— Горе мне! — крикнул Брикрен. — Враги!

Когда он вскочил на ноги и увидел, что сталось с его домом, то хлопнул в ладоши и как был весь в грязи побежал в залу. Поначалу его никто не узнал, и тогда он вышел на середину и сказал:

— Горе мне, мужи Улада, что решил я задать для вас пир! Дороже всего на земле мне мой дом, поэтому кладу на вас заклятье: не нить вам, не есть и не спать, пока вы не уйдете из моего дома тем же путем, каким вошли в него.

Все вместе взялись мужи Улада за стены, но дом даже не покачнулся.

— Что нам делать?

— Делать нечего, — сказал Сенха. — Придется просить Кухулина.

Тогда мужи взмолились, чтобы Кухулин вытащил стену из земли, и громче всех кричал Брикрен:

— О король ирландских героев, если ты не поставишь дом как следует, никто его не поставит!

Пожалел Кухулин голодных воинов. Он встал, но с первой попытки и у него ничего не вышло. Тогда он рассердился, и над головой у него вспыхнул геройский огонь. Изо всех сил потянул он за стену так, что ребра у него разошлись и между ними могла бы поместиться нога мужа. Стена встала на место, и дом снова был, как прежде.

Улады вспомнили о мясе и вине. На одной стороне пировали могучие мужи во главе с Конхобаром, королем из королей Улада, а на другой стороне их жены — Федел Девяти Обличий (девять разных обличий она могла принять, и одно было прекраснее другого), и Финдхаем, дочь Катбада и жена Амергина Железная Челюсть, и Деборгил, жена Лугайда Краснополосно-го, и Эмер, и Федел Чистое Сердце, и Лендабайр, и другие знатные жены, всех и не перечислить.

Вскоре, однако, вновь поднялся шум. Это жены принялись расхваливать своих мужей. Не дожидаясь, пока их спор перейдет в ссору, встал со своего места Сенха, сын Айлиля, потряс веткой с колокольчиками и сказал так:

_ Хватит с вас одной битвы слов, а не то ваши мужья побелеют от ярости и тоже накинутся друг на друга.

По вине жен разбиваются щиты мужей, и они идут сражаться и убивать друг друга.

По вине жен мужи творят несообразное, рушат то, что не составить вновь, сносят с лица земли то, чего не вернуть. Уймитесь, жены героев! А не то накличете беду на свою голову!

Эмер ответила ему:

— Сенха, есть у меня право говорить, потому что я — жена первого из первых героев, который всех превосходит красотой, мудростью, красноречием, ибо он многому учился у многих!

Никто не в силах превзойти его в подвигах, ни в нагрудном подвиге, ни в яблочном подвиге, ни в призрачном подвиге, ни в кошачьем подвиге, ни в красно-вихревом подвиге, ни в копий-ном подвиге, а еще в быстром ударе, и в огненном дыхании, и в геройском крике, и в колесном подвиге, и никто не бросается так на острые шипы, как он.

Никто не сравнится с ним в юных летах, в красоте, в уме, в знатности, в сладкоречии, в храбрости, в доблести, в живости, в ловкости. Никто не сравнится с ним в охоте и в беге, в силе, в победах и в величии. Нет на всей земле мужа, который стоял бы вровень с Кухулином.

— Эмер, если то, что ты говоришь, правда, — сказал Конал Кернах, — пусть поднимется твой герой, и мы все поглядим, на что он способен.

— Ну уж нет, — вздохнул Кухулин. — Я устал. Вот наемся и высплюсь, а там посмотрим.

Правду сказал Кухулин. Утром того самого дня он увидел возле серого озера, где Слиаб Фуат, Серого коня из Махи. Едва тот вышел из озера, как Кухулин обхватил его руками за шею и проскакал на нем всю Ирландию, прежде чем привел его, но уже послушного своей воле, обратно в Эмайн. Точно так же он укротил Черного Канглайна из черного озера Канглен.

Он сказал:

— Сегодня Серый конь из Махи прокатил меня по великим равнинам Ирландии, по Бреги Меат, приморскому болоту Му-иртемне Маха, Мой Медбе, по Курех Клейтех Керне, Лиа в Линн Локарне, Фер Фемен Фергне, Курос Домнанде, по Рос Ройгне и Эо. И теперь я хочу есть и спать. Клянусь, кто помешает мне, горько пожалеет об этом.

— Шутка слишком затянулась, — сказал Брикрен. — Пусть несут мясо и вино, а битву жен отложим на потом.

Так они и сделали. Три дня и три ночи мужи и жены Улада ели, пили и веселились до упаду.

…Кухулин же не спешил, забавляя жен Улада своими подвигами. Девять подвигов он совершил с яблоками, девять — с копьями, девять — с ножами, не дав им ни разу упасть или коснуться друг друга. А еще он взял у них трижды пятьдесят иголок и подбросил их вверх одну за другой так, что каждая следующая вдевалась в глазок предыдущей. Потом он отдал женам их иголки.

Тем временем Лаэг везде искал его, а когда нашел, то принялся пенять ему:

— Жалкий слепец, совсем не осталось в тебе храбрости! Никогда не получишь ты долю победителя, потому что Конал и Лойгайре раньше тебя явятся в Круахан.

— Не думал я ехать, Лаэг, — признался Кухулин. — А теперь готовь повозку.

Лаэг запряг коней, и они отправились в путь…

…Третьим пошел в долину Кухулин. Ведьмы с воплями набросились на него, но Кухулин не отступил. Вот уже от копья и щита остались одни обломки, а ведьмы все били и били его без устали.

Увидел это Лаэг и крикнул:

— Эй, Кухулин! Бессильный трус! Слепой нгут! Куда делась твоя храбрость? Или ты хочешь, чтобы ведьмы одолели тебя?

Разгневался Кухулин и стал крушить и рубить окруживших его ведьм так, что вскоре всю долину залил их кровью. Когда же он возвратился с ведьмиными доспехами, Гармна и ее дочь Буан обрадовались, увидев его целым и невредимым, и с почетом проводили в дом…

Раз в год собирались все улады вместе в праздник Самайн, и длилось это собрание три дня перед Самайн, самый день Самайн и три дня после него. И пока длился праздник этот, что справлялся раз в году на равнине Муртемне, не бывало там ничего иного, как игра да гулянье, блеск да красота, пиры да угощение. Потому-то и славилось празднование Самайн во всей Ирландии.

Любимым же делом собравшихся воинов было похваляться своими победами и подвигами. Чтобы подтвердить свои рассказы, они приносили с собой в карманах отрезанные концы языков всех убитых ими врагов; многие же, чтобы увеличить число, еще прибавляли к ним языки четвероногих. И начиналась похвальба, причем каждый говорил по очереди. Но при этом бывало вот что. У каждого воина сбоку висел меч, и, если воин лгал, острие его меча обращалось против него. Так меч был порукою правдивости воина.

Раз собрались на такой праздник, на равнине Муртемне, все улады; недоставало только двоих: Конала Победоносного и Фергуса, сына Ройга.

- Начнем празднество, - сказали улады.

- Нельзя начинать его, - возразил Кухулин, - пока не пришли Конал и Фергус.

Ибо Фергус был его приемным отцом, а Конал - молочным братом. Тогда сказал Сенха:

- Будем пока играть в шахматы, слушать песни и смотреть на состязания в ловкости.

В то время как они развлекались всем этим, на озеро, бывшее неподалеку от них, слетелась стая птиц. Более прекрасных птиц никто не видывал в Ирландии. Женщин охватило желание получить их, и они заспорили между собой, чей муж окажется ловчее в ловле этих птиц.

- Я хотела бы получить по птице на каждое плечо, - сказала Этне Айтенкайтрех, жена Конхобара.

- И мы все хотели бы того же самого! - воскликнули остальные.

- Если только для кого-нибудь будут пойманы эти птицы, то прежде всего для меня, - сказала Этне Ингуба, возлюбленная Кухулина.

- Как же нам быть? - спросили женщины.

- Не трудно сказать, - молвила Леборхам, дочь Ауэ и Адарк, - я пойду к Кухулину и попрошу его исполнить ваше желание.

Она подошла к Кухулину и сказала ему:

- Женщинам было бы приятно, если бы ты добыл им этих птиц. Кухулин схватился за меч, грозя ударить ее:

- Уладские шлюхи не нашли ничего лучшего, как посылать меня сегодня охотиться на птиц для них!

- Ты неправ, - возразила Леборхам, - что гневаешься на них. Ведь ты виновник одного из трех ущербов, постигших уладских женщин, - виновник их кривизны.

(Ибо три ущерба постигли уладских женщин: горбатость, заикание и кривизна. Именно все те из них, что были влюблены в Конала Победоносного, горбились: те, что были влюблены в Кускрайда Заику из Махи, сына Конхобара, говорили заикаясь; те же, что были влюблены в Кухулина, кривели на один глаз ради сходства с ним, из любви к нему, - ибо когда Кухулин приходил в боевую ярость, один глаз его так глубоко уходил внутрь головы, что журавль не мог бы его достать, а другой выкатывался наружу, огромный, как котел, в котором варят целого теленка.

- Приготовь для нас колесницу, о Лойг! - воскликнул Кухулин.

Лойг запряг коней, и Кухулин помчался на колеснице. Он совершил на птиц такой налет со своим мечом, что их лапы и крылья попадали в воду. (2) Кухулин, с помощью Лойга, захватил всех птиц и разделил их между женщинами. Каждая получила по две птицы, кроме одной лишь Этне Ингубы, которой ничего не досталось. Подошел Кухулин к своей возлюбленной.

- Ты сердиться на меня? - спросил он ее.

- Вовсе нет, - отвечала она, - я охотно уступила им этих птиц. Ведь ты знаешь, что нет среди них ни одной, которая бы не любила тебя и не принадлежала тебе хоть частью. Я жени частицей не принадлежу никому другому: я вся твоя.

- Так не сердись же, - сказал Кухулин. - Когда снова появятся птицы на равнине Муртемие или на Бойне, (3) ты получишь двух самых прекрасных из них.

Немного погодя над озером появились две птицы, соединенные в пару цепочкой из красного золота. Они пели так сладко, что все слышавшие их впадали в сон. Кухулин тотчас же устремился на них.

- Послушайся нас, не трогай этих птиц, - сказали ему Лойг и Этне. - В них скрывается тайная сила.

- Приведется, - добавила Этне, - и ты достанешь мне других.

- Вы думаете, я не сдержу своего слова! -воскликнул Кухулин. - Не бывать этому. Вложи камень в пращу, о Лойг!

Лойг взял камень и вложил в пращу. Кухулин метнул его в птиц, но промахнулся.

- Горе мне! - воскликнул Кухулин. Он взял другой камень, снова метнул его и опять промахнулся.

- Пришла напасть на меня! - воскликнул он. - С тех пор, как владею я оружием, никогда до этого дня не давал я промаха.

Он метнул в птиц свое копье. Оно пронзило крыло одной из них, и тотчас же обе они скрылись под водой.

Тогда Кухулин отошел в сторону. Он прислонился спиной к высокому плоскому камню. (4) Тоска напала на него, и вскоре он погрузился в сон. И во сне явились ему две женщины, одна - в зеленом плаще, другая - в пурпурном, пять раз обернутом вокруг плеч. Та, что была. в зеленом, подошла к нему, засмеялась и ударила его плетью. Затем подошла вторая, засмеялась тоже и ударила ею таким же образом. И так длилось долго: они подходили и нему по очереди и ударяли его, пока он не стал уже совсем близок к смерти; тогда обе они исчезли.

Улады, видя, что с Кухулином творится что-то неладное, хотели его разбудить.

- Не прикасайтесь к нему, - сказал Фергус. - У него сейчас видение.

Пробудился Кухулин от сна.

- Что с тобой было? - спросили его улады.

Но он в силах был сказать только одно:

- Отнесите меня в мой дом, на постель.

Его отнесли, как он сказал, и он пролежал в постели целый год, никому не вымолвив ни слова.

Ровно год спустя, в такой же день Самайна. Кухулин лежал у себя, а вокруг него сидели несколько уладов: по одну сторону его - Фергус, по другую - Конал Победоносный, у изголовья - Лугайд Кровавых Шрамов, а у ног его - Этне Ингуба. Внезапно вошел в дом некий муж и сел напротив ложа Кухулина.

- Для чего пришел ты сюда? - спросил его Конал Победоносный.

- Если б был здоров тот, что лежит здесь, - ответил пришелец, - он был бы защитой мне от всех уладов. Больной же и слабый, каков он ныне, он мне будет еще лучшим защитником. Я пришел, чтобы с ним поговорить, и потому никого не боюсь я.

- Если так, добро пожаловать! - отвечали улады. - Не бойся никого.

Тогда поднялся пришелец и запел:

- О Кухулин, горестен вид твой!

Долго ль продлится недуг твой?

Тебя 6 исцелили, если б были здесь,

Милые дочери Айда Абрата.

Сказала Либан, царственная подруга

Лабрайда Быстрого на равнине Круах

(Она знала, что Фанд, милая сестра ее,

Разделить жаждет ложе Кухулина):

"Светел будет день для страны моей,

Когда Кухулин посетит ее!

Он получит здесь серебро, золото,

Сколько захочет вина для жажды своей.

О, если 6 уж здесь был теперь мой милый,

Герой Кухулин, сын Суалтама!

То, что предстало в сонном виденье,

Один свершишь ты, без помощи войска".

A noi?iiao ?aa, на равнине Муртемне,

В ночь на Самайн, о Кухулин мой,

Не во зло себе, а на исцеленье

Встретишь ты Либан, что я шлю к тебе. (4)

- Что ты за человек? - спросили его присутствующие.

- Я - Айнгус, сын Айда Абрата, - отвeчaл он. И он тотчас же исчез, и никто не знал, откуда явился он и куда делся. Кухулин же поднялся с ложа своего и заговорил.

- Долго мы ждали, пока ты встанешь! - воскликнули улады. - Расскажи нам теперь, что с тобой было?

- В прошлый Самайн впал я в сон, - сказал Кухулин; и он рассказал им все, что привиделось ему.

- Что же мне теперь делать, о Конхобар, господин мой? - спросил он, окончив свой рассказ.

- Что тебе делать? - ответил тот. - Встань и пойди сейчас к тому самому камню, у которого явилось тебе видение.

Так и сделал Кухулин, и у камня этого предстала ему женщина в зеленом плаще.

- В добрый час, Кухулин, - сказала она ему.

- Для меня-то это не в добрый час, - отвечал он. - Что означало ваше посещение год тому назад?

- Мы приходили тогда вовсе не для того, чтоб причинить зло тебе, но чтобы просить тебя о дружбе и помощи. Вот и теперь меня послала к тебе Фанд, дочь Айда Абрата, чтобы переговорить с тобой. Мананнан, сын Лера, ее супруг, покинул ее, и ныне она обратила к тебе любовь свою. Я же - Либан, сестра ее. Лабрайд Быстрой на Меч Руки, супруг мой, готов отдать тебе Фанд, если только ты согласен биться хоть один день вместе с ним против Сенаха Призрака, Эохайда Иула и Эогана Инбира, врагов его.

- Сейчас я не в силах сражаться с воинами, - сказал Кухулин.

- Скоро ты будешь совсем здоров, - отвечала Либан, - и вернется к тебе вся сила, которой еще недостает тебе. Ты должен сделать это для Лабрайда, ибо он величайший герой в мире.

- Где же обитает он? - спросил Кухулин.

- Он обитает на Равнине Блаженства, - отвечала она.

- Легче бы было мне пойти в другие края, - сказал Кухулин. - Пусть сначала пойдет с тобой Лойг, чтобы разузнать страну, откуда пришла ты. –

- Пусть же он идет со мной, - сказала Либан.

Лойг отправился вместе с ней, и они достигли пределов страны, где находилась Фанд. Приблизилась Либан к Лойгу и, взяв его за плечо, сказала:

- Теперь не уйдешь ты живым отсюда ни за что, если женщина не поможет тебе.

- Непривычно было для нас доселе, - сказал Лойг, - чтобы женщины защищали нас.

- Жаль, очень жаль все же, - сказала Либан, - что не Кухулин здесь сейчас вместо тебя.

-Да и я был бы рад, если б он был здесь вместо меня, - молвил Лойг.

Они двинулись дальше и пришли на берег, против которого лежал остров. Прямо перед собой на воде они увидели бронзовую ладью. Они сели в нее, переправились на остров и подошли к двери дома. Навстречу им вышел муж, Либан обратилась к нему:

- Скажи мне, где Лабрайд Быстрой на Меч Руки,

Вождь-повелитель победоносной рати,

Что окрашивает кровью острия копий,

Чью колесницу венчает победа?

Отвечал ей муж:

- Ты вопросила, где Лабрайд Сын Быстроты?

Он не мешкает, он на подвиг скор,

Собирает он свою рать на бой,

Что зальет своей кровью поле Фидги все.

После этого они вошли в дом. Было в нем трижды пятьдесят полатей, И трижды пятьдесят женщин было там. Все они приветствовали Лойга:

- Привет тебе, Лойг, ради той, с кем ты пришел! И раз ты пришел сюда, то привет тебе ради тебя самого!

- Что ты хочешь делать сейчас, о Лойг? - спросила Либан. - Пойдешь ли ты к Фанд, чтобы поговорить с ней?

- Я пошел бы сейчас, если б знал, где ее найти, - отвечал тот.

- Не трудно сказать, - молвила Либан. - Она в комнате рядом.

Они прошли к Фанд, и она приветствовала их так же, как другие женщины.

(Фанд была дочерью Айда Абрата, имя которого значит Пламя Ресницы, а это означает зрачок. Имя же Фанд, дочери его, значит Слеза, ибо слеза есть дочь зрачка, из которого она вытекает. Так назвали девушку из-за ее чистоты, а также по причине красоты ее.- ибо не сыскать в мире другой, подобной ей по красоте.) (6)

В это время они заслышали шум колесницы Лабрайда, подъезжавшего к острову. (7)

- Нерадостен нынче Лабрайд, - сказала Либан. - Пойдем поговорим с ним.

Они вышли ему навстречу, и она приветствовала его такой речью:

- Привет тебе, Лабрайд Быстрой на Меч Руки,

Наследник предков - копьеносцев малых, (8)

Что дробишь щиты, ломаешь копья,

Ранишь воинов, сокрушаешь славных!

Ты рвешься в сечу - как в ней ты прекрасен! –

Ты крушишь войска, мечеть богатства,

О герой-вихрь, привет тебе, Лабрайд!

Привет, о Лабрайд Быстрой на Меч Руки!

Ничего не ответил Лабрайд. Снова заговорила девушка:

- Привет тебе, Лабрайд, Меч Быстрый в Сече,

Скорый на милость, для всех защитник,

Жадный до боя, ран не бегущий,

С высокой речью, с крепкою правдой,

С доброю .властью, смелой десницей

Разящий в гневе, смиритель бойцов,

Владыка коней! Привет тебе, Лабрайд!

Привет тебе, Лабрайд, Меч Быстрый в Сече!

Но Лабрайд продолжал безмолвствовать. И снова запела девушка:

- Привет тебе, Лабрайд Быстрой на Меч Руки,

Из бойцов храбрейший, надменней моря,

Крушитель дерзких, зачинатель битв,

Решето бойцов, защитник слабых,

Смиритель гордых! Привет, о Лабрайд!

Привет тебе, Лабрайд Быстрой на Меч Руки!

- Не мила мне речь твоя, о женщина, - ответил Лабрайд и запел:

Чужда мне гордость, чужда надменность,

Не мутит мне разум обман гордыни!

Трудная битва, тяжкая, злая

Ожидает нас в сверканье мечей,

Против обильной сплоченной рати

Врагов - Эохайда Пула племени.

- Порадуйся же, - сказала Либан. - Лойг, возница Кухулина, здесь с нами. Это Кухулин прислал его сюда, и он, наверно даст нам войско в подмогу.

Тогда Лабрайд сказал Лойгу:

- Привет тебе, о Лойг, ради женщины, с которою ты прибыл сюда, и ради того, кто послал тебя! Теперь же возватись к себе, о Лойг: Либан проводит тебя.

Лойг вернулся обратно и поведал Кухулину и другим уладам все, что с ним случилось и что он видел:

Видел страну я добрую, светлую,

Нет там обмана и ложь неведома,

Видел еще я бойцов короля,

Лабрайда Быстрой на Меч Руки в Сече.

Когда проходил я равнину Луад,

Видел на ней я Древо Победы.

На холме одном, на той же равнине,

Видел я пару змей двуглавых.

Когда достиг я светлого места,

Где живет Либан, она мне сказала:

"Мил ты, о Лойг, мне, но все ж милее

Мне был бы Кухулин вместо тебя".

Красота - победа без пролития крови

Oaae дочерей Айда Абрата.

Фанд так прекрасна - о, блеск славы! –

Что королевам с ней не сравниться.

Там обитает - мне так сказали –

Безгрешное племя отца Адама.(9)

Но красотою Фанд, как я видел,

И всех живущих там превосходит.

Еще я видел бойцов там светлых,

Которые бились разным оружьем,

Также одежды, цветные ткани

Много прекрасней наших одежд.

На пиру я видел много милых женщин,

Много девушек, прекрасных собою.

А на охоте, средь холмов лесистых,

Там состязались красивые юноши.

В доме - много певцов и музыкантов

Для увеселения женщин и девушек.

Если б не спешил я скорей обратно,

Я б там предался истоме сладкой.

Прекрасна Этне, когда пред нами

Стоит она на холме высоком.

Но та женщина, что я тебе назвал,

Красотой несравненной отнимает разум.

Слушая его, Кухулин приподнялся на ложе и сидел, закрыв лицо руками. По мере того как Лойг рассказывал, он чувствовал, как разум его проясняется и силы прибывают. Немного спустя Кухулин сказал Лойгу:

- Теперь, о Лойг, пойди разыщи Эмер, жену мою, и расскажи ей все, что со мною было. Скажи ей также, что мне с каждым часом становится лучше. Пусть она придет навестить меня.

Пошел Лойг к Эмер и рассказал ей, каково теперь Кухулину.

- Плохо для твоей чести, о Лойг, - сказала ему Эмер, - что, имея дело с сидами, ты не добыл от них средства для исцеления твоего господина. Позор уладам за то, что они не ищут способа помочь ему. Если бы Конхобар был ранен, или Фергус впал в сон, или Копал Победоносный получил увечье, - Кухулин быстро помог бы им!

И она запела:

- Горе! Тяжкая боль меня охватила

Из-за любимого моего Кухулина,

Сердце и кожа болят у меня,

О, если б могла я помочь ему!

Горе! Сердце мое окровавлено

Страданием за бойца равнин,

Что не может он нынче выйти, как встарь,

На собрание в праздник Самайн.

Пригвожден он к своему ложу

Из-за видения, что предстало ему.

Гаснет голос мой, ослабел совсем

От страдания из-за мук его!

Месяц, зиму, лето, целый год уже,

В вечной дреме злой, без доброго сна,

В тяжком молчанье, слова ласки не слыша,

Лежит, о Лойг, страдая, Кухулин мой!

Быстро собралась Эмер, пришла в Эмайн-Маху, вошла в дом Кухулина и села у его ложа.

- Позор тебе, - сказала она, - что лежишь ты больной из-за любви женщины. От долгого лежания усиливается недуг твой.

Долго говорила она ему так, а потом запела:

- О, восстану от сна, герой Улада!

Восстань скорее, бодрый и крепкий!

Вспомни великого короля Эмайн –

Не мила ему дремота твоя.

Вспомни его могучие плечи,

Рога в доме его, полные пивом!

Вспомни колесницы, что мчатся по равнине,

Игра в шахматы - их геройский бег!

Взгляни па силу его воинов,

На его девушек, благородных и нежных,

На его храбрых царственных вассалов,

На величавых королей его!

Взгляни: подступает уж время зимнее,

Каждый час близит волшебство зимы.

Взгляни на все, что творит она:

Какой долгий холод! Как увяли все краски!

Сон упорный несет хворь, нездоровье,

Долгое лежанье отнимает силу,

Сон чрезмерный вреден, как сытому - пища,

Он вестник смерти, ее брат родной.

Стряхни же дрему, этот отдых пьяных,

Отринь ее силой пламенной воли!

Говорю я это из любви к тебе:

О, восстань скорей, герой Улада!

Приподнялся Кухулин, провел рукой по лицу и стряхнул с себя слабость и оцепенение. Он поднялся совсем и пошел к камню, у которого было ему видение. Там снова явилась ему Либан и опять стала звать его в свою страну.

- Где же обитает Лабрайд? - спросил Кухулин.

- Не трудно сказать, - ответила Либан. И она запела:

Обитает Лабрайд над светлой водою,

Там, где блуждают толпы женщин.

Без труда большого ты туда прибудешь,

Коль отыскать хочешь Лабрайда Быстрого.

Смелая длань его поражает сотни.

Должен быть искусен, кто его опишет.

Чистый пурпур, самый прекрасный, -

Вот цвет лица Лабрайда.

Скалит волчью пасть лютая сеча

Под его острым, красным мечом.

Он сокрушает копья диких полчищ,

Дробит щиты - защиту врагов.

Все тело его-зрящее око,

Он не выдаст в бою товарища.

Первый средь всего своего народа,

Он один сразил многие тысячи.

Этот дивный герой, к врагу беспощадный,

Нынче вторгся в страну Эохайда Иула.

Его волосы - золотые ветви,

Его дыханье - аромат вина.

Этот дивный герой, к врагу беспощадный,

Устремил свой набег в дальние области.

Ладьи состязаются в беге с ковями

Вокруг острова, где обитает Лабрайд.

Свершитель многих на море подвигов-

Лабрайд Быстрой на Меч Руки.

Не похож он вовсе на псов ленивых,

Защищает он многих, охраняя их сон.

Удила коней его - из красного золота.

Все полно у него драгоценностей.

На хрустальных столбах я па серебряных

Стоит тот дом, где Лабрайд живет.

Два короля обитают в нем:

Лабрайд - один, другой - Файльбе Светлый,

Трижды пятьдесят мужей вокруг каждого,

Всех их вмещает один дом.

Каждое ложе - на ножках бронзовых,

Столбы белые позолочены.

Каждое ложе, словно свечой,

Озаряется ярким самоцветным камнем.

Снаружи, пред дверью, со стороны запада,

Там, где заходит солнце вечером,

Пасутся кони с пестрой гривой,

Серой иль темно-пурпурной масти.

Пред другой дверью, со стороны востока,

Стоят три дерева пурпурно-стеклянные,

Птицы на ветвях их сладким пением

Нежат слух детей дома королевского.

Посреди двора стоит дерево,

С ветвей его льется сладкая музыка.

Все из серебра оно, в солнечных лучах

Сияет оно, словно золото.

Трижды двадцать дерев там, чьи ветви

То сплетаются вместе, то расходятся.

Каждое питает триста мужей

Плодами обильными без твердой кожицы.

Есть тайник чудесный у сидов благородных,

Трижды пятьдесят в нем цветных плащей,

К каждому из них с краю прилажена

Ярко сверкающая золотая пряжка.

Есть там бочонок с веселящим пивом

Для обитателей дома этого.

Сколько бы ни пили, не иссякает,

Не убывает - вечно он полон.

Кухулин отправился вместе с ней в ее страну; он захватил с собой и свою колесницу и Лойга - возницу. Когда они прибыли на остров Лабрайда, все женщины там приветствовали его. В особенности же приветствовала его Фанд.

- Что мы будем теперь делать? - спросил Кухулин.

- Не трудно ответить, - сказал Лабрайд. - Мы пойдем взглянуть на войско врагов.

Они приблизились к вражескому войску и окинули его взором; несметным показалось оно им.

- Теперь удались, - сказал Кухулин Лабрайду.

Тот ушел. и Кухулин остался один подле врагов. Его присутствие выдали врагам два волшебных ворона, которых они создали в помощь себе.

И все войско выстроилось сомкнутым строем, так, чтобы нельзя было ворваться в середину его: вся страна, казалось, была занята им.

Рано поутру пошел Эохайд Иул к ручью, чтобы умыть руки. Кухулин узнал его по плечу, просвечивавшему под плащом. Он метнул в него копье, и оно пронзило Эохайда и еще тридцать трех воинов, стоявших позади него. Тогда ринулся на него Сенах Призрак, и долго бились они, но под конец одолел Кухулин и его.

Тем временем подоспел Лабрайд, и враги обратились в бегство пред ними.

Лабрайд попросил Кухулина прекратить побоище. Тогда Лойг сказал ему:

- Я боюсь, как бы господин мой не обратил свой боевой пыл против нас, ибо он еще не насытился битвой. Пойдите и приготовьте три чана с холодной водой, чтобы он остудил в них свой пыл. Он прыгнет в первый чан - и вода закипит в нем, прыгнет во второй - и вода в нем станет нестерпимо горяча; и лишь когда он прыгнет в третий чан, вода станет в меру горячей.

Когда женщины увидали Кухулина, возвращающегося с битвы, Фанд запела ему:

- Дивный герой на колеснице

Возвращается к нам; он безбород и юн,

Прекрасен и славен его победный въезд

Этим вечером после боя в Фидге.

Не нежную песню парус (10) поет

На колеснице, кровью окрашенной:

Слух поражает гром колесницы,

Мерная песня колес звенящих.

Мощные кони мчат колесницу,

Не оторвать мне от них взора:

Я не видала им подобных,

Они быстрее весеннего ветра.

Пятьдесят золотых яблок в руках его,

Он их бросает и ловит на лету. (11)

Не найти короля, ему равного

Ни по кротости, ни по ярости.

На каждой щеке его - два пятнышка:

Одно пятнышко - как алая кровь,

Другое - зеленое, голубое - третье,

Четвертое - нежного цвета пурпура.

Взор его мечет семь лучей света. (12)

Лгут говорящие, будто в гневе он слепнет.

Над прекрасными его очами –

Изгибы черных, как жучки, бровей.

А на голове бойца дивного –

Об этом знает вся Ирландия –

Три сдоя волос разного цвета.

Юн и прекрасен безбородый герой.

Меч в руке его кровавый, разящий.

Рукоять его-серебряная.

Золотые шишки на щите его,

А края щита - из белой бронзы.

Попирает врагов в лютой сече он,

Рассекает поде пламенной битвы.

Средь всех бойцов не найдете вы

Равного Кухулину юному?

Вот пришел в наши края Кухулин,

Юный герой с равнины Муртемне!

Долго ждали его, в встретили –

Мы, две дочери Айда Абрата.

Капли красной крови стекают

По древку копья, что в руке его.

Клич издает он могучий, грозный.

Горе врагам, что его заслышат!

Затем запела Либан, приветствуя его:

- Привет тебе, вепрь победоносный!

О победитель равнины Муртемне!

Высок твой помысел! Гордость бойцов ты!

Цвет воинства! Испытатель мощи!

Готовый к бою с врагами уладов!

Сердце победы! Алый как кровь!

Мил взору женщин твой лик прекрасный!

Привет тебе, Кухулин, алый как кровь!

После этого Кухулин разделил Ложе Фанд и пробыл целый месяц подле нес. По прошествии же месяца он простился с ней. Она сказала ему:

- Куда бы ты ни призвал меня на свиданье любви, я приду.

Вскоре после возвращения Кухулина в Ирландию, он призвал Фанд на свиданье любви в Ибур-Кинд-Трахта. Проведала об этом Эмер, жена Кухулина. Она взяла нож и отправилась в назначенное место в сопровождении пятидесяти женщин, чтобы убить девушку.

Кухулин и Лойг сидели в это время и играли в шахматы, не замечая приближения женщин. Но Фанд увидела их и сказала Лойгу:

- Погляди, о Лойг. что я там вижу!

- Что там может быть? - молвил Лойг и посмотрел. Сказала ему Фанд:

- Оглянись, о Лойг, вазад. Тебя подслушивают прекрасные мудрые женщины. Их грудь разукрашена золотом, и у каждой из них по острому ножу голубой стали в правой руке. Подобны свирепым воинам, устремляющимся в бой, эти прекрасные женщины. Вижу я, это - Эмер, дочь Форгала. Изменила она свой пол и нрав.

Сказал Кухулин, обращаясь к Фанд:

Не бойся ничего. Не тронет тебя она.

Взойди на колесницу, сядь на подушку,

Залитую солнцем, под мою защиту.

Я охраню тебя против всех женщин,

Сколь б их ни было, с четырех концов Улада.

Смелое дело Эмер замыслила,

Дочь Форгала, со своими подругами.

Но она не посягнет на тебя, пока ты со мной.

И, обращаясь к Эмер, он продолжал:

- Я отступаю перед тобой, о женщина,

Как отступают перед друзьями.

Не поражу я копьем жестоким

Твою дрожащую занесенную руку.

Я не выбью из руки твоей тонкий нож.

Слаб твой гнев против нас и беспомощен,

Слишком велика сила моя.

Чтоб склониться перед волей женщины.

- Скажи мне, о Кухулин, - сказала Эмер, - что заставило тебя покрыть меня позором пред лицом всех женщин Улада, пред лицом всех женщин Ирландии, пред лицом всех людей чести? Тайно пришла я сюда, но с твердой решимостью. Ибо, при всей гордости своей, ты не можешь покинуть супругу, как бы сильно ни желал этого.

- Скажи мне, о Эмер,-отвечал Кухулин,-для чего ты хочешь помешать мне побыть немного подле этой женщины? Чиста, благородна, светла, достойна короля эта женщина, что прибыла сюда по великим, широким волнам из-за моря. Прекрасна она собой и из высокого рода, искусна в вышивании и всяком рукоделии, разумна, тверда в мыслях, рассудительна. Богата она конями и всяким скотом, и нет ничего под сводом небесным, чего бы она не сделала ради своего милого друга, как бы трудно ни было ей это, если бы он того пожелал. А ты, Эмер, не сыщешь другого бойца прекрасного, не боящегося ран, победоносного в сече, который был бы равен мне.

- Женщина, к которой ты ныне привязан, - сказала Эмер, - без сомнения, не лучше, чем я. Но поистине: ведь все красное-красиво, новое-бело, высоко лежащее- желанно, все привычное -горько, все недостающее - превосходно, все изведанное - презренно, - в этом вся человеческая мудрость. О супруг мой, некогда была я в чести у тебя, и это могло бы опять быть так, если б ты захотел!

И она впала в великую скорбь.

- Клянусь тебе, - воскликнул Кухулин, - ты мне дорога и будешь дорога мне, пока живешь!

- Значит, ты покидаешь меня? -- спросила Фанд.

- Вернее, меня покидает он, - сказала Эмер.

- Нет! - воскликнула Фанд. - Это меня он покидает. Мне уже давно угрожало это.

Она впала в скорбь и печаль. Стыдно стало ей, что она покинута и так быстро должна вернуться к себе. Страданием стала для нее великая любовь ее к Кухулину, и свою жалобу она излила в песне:

- Теперь должна я двинуться в путь,

Милое место должна я покинуть,

Не по воде своей, - честь зовет меня,

Меж тем как я хотела б остаться.

Не дивись же ты, что мне было б милей

Остаться здесь, рядом с тобой.

Иод защитой твоей, чем возвращаться

В терем свой, к Айду Абрату.

О Эмер, с тобой остается муж твой,

Он покинул меня, жена прекрасная!

Хотя рука моя не достанет его,

Душа будет стремиться к нему.

Много героев сваталось ко мне

И в доме моем и в чаще лесной. –

Я отвергла все их исканья,

Блюдя свою недоступность.

Горе приносит любовь к человеку,

Что от любящей отвращает взор свой!

Лучше уйти, чем оставаться,

Когда не встречаешь к себе любви.

Пятьдесят подруг привела с собою

Ты сюда, Эмер светловолосая,

Чтоб напасть на Фанд, - о поступок злой! –

Чтоб обидеть ее, чтоб убить ее.

Трижды пятьдесят есть подруг у меня,

Красоты великой, мужа не знавших,

В доме моем, и всегда они

Отстранят обиду, защитят меня.

В это время узнал Мананнан о том, что происходит, - о том, что Фанд, дочь Айда Абрата, супруга его, выдерживает неравную борьбу против жен Улада и что Кухулин должен покинуть ее. Он поспешил к ней с востока и разыскал ее. Он приблизился к ней так, что никто, кроме нее одной, не увидел его.

Смущение и раскаяние охватили Фанд, когда она увидела его, и она запела:

Смотрите на Мананнана, сына Лера,

Жителя равнин Эогана Инбира.

Мананнан, высоко стоящий в мире!

Было время, когда я его любила.

Но потом случилось-громкий крик сердца!-

Я его разлюбила ради другого.

Хрупка любовь, идет путем тайным,

Нам не понять его, если 6 и хотели.

Когда была вместе я с сивом Лера

В терему своем, в замке Инбира.

Казалось вам, что ничто на свете

Никогда не разлучит меня с ним.

Когда, прекрасный, он стал моим мужем,

Я была ему верною супругою.

Золотое запястье мне подарил он.

Как выкуп чести, дар свадебной ночи.

Когда шла я к нему, привела с собой

Пятьдесят девушек в пестрых одеждах

И дала ему пятьдесят мужей

Для службы ему, кроме девушек.

Четырежды пятьдесят - то не выдумка! –

Число слуг дома нашего:

Дважды пятьдесят мужей счастливых, здоровых,

Дважды пятьдесят девушек прекрасных, цветущих.

Вижу, по морю скачет сюда ко мне,

Невидимый взору неразумных людей,

Всадник, покрытый пеной морскою;

Нет нужды ему в ладье деревянной.

Вот прискакал он, уже средь нас он,

Лишь тот его видит, кто из племени сидов:

Он своею мудростью видит всех живущих,

Даже когда они далеко от нас.

Такова судьба моя - уже свершилась она.

Нет у нас, женщин, в любви разума;

Тот муж, кого так сильно полюбила я,

Нынче принес мне горькое страдание.

Прощай, Кухулин, мой Пес прекрасный!

Честь зовет меня прочь от тебя.

Если не нашла я того, что хотела,

Моим остается право уйти.

Вот настала минута разлуки.

Не с легким сердцем я удаляюсь.

Тяжело оскорбление, нанесенное мне.

Прощай, о Лойг, сын Риангабара!

Возвращаюсь я к моему супругу,

Который ничем меня не обидит.

Чтоб не сказали, что исчезла я тайно,

Смотрите все, как я удаляюсь.

Окончив речь свою, девушка подошла к Мананнану. Тот приветствовал ее и сказал:

- Добро тебе, девушка! Станешь ли ты теперь ждать Кухулина или последуешь за мной?

- Вот мое слово, - отвечала она. - Есть среди вас двоих один, которого бы я предпочла иметь мужем. Но я последую за тобою и не стану ждать Кухулина, ибо он покинул меня. И еще есть тому причина, о мой милый: подле тебя нет достойной тебя королевы, у Кухулина же есть такая.

Но когда Кухулин увидел, что девушка удаляется с Мананнаном, он воскликнул:

- Что же будет теперь, о Лойг?

- Что будет? - отвечал тот. - Фанд удаляется с Мананнаном, сыном Лера, потому что она не полюбилась тебе.

Тогда Кухулин сделал три великих прыжка вверх и столько же на восток, в сторону Луахайра. И долгое время после этого он жил, не принимая пищи и питья, в горах. Ночевал же он на дороге, ведущей в Мид-Луахайр.

Эмер пошла к Конхобару в Эмайн-Маху и рассказала ему все, что случилось с Кухулином. Тогда Конхобар послал певцов, ведунов и друидов за Кухулином, чтобы они взяли его и привели в Эмайн-Маху. Кухулин хотел сначала убить их. Но они запели перед ним волшебные песни свои, крепко держа его за руки и за ноги, пока не начал проясняться его разум. После этого он попросил пить. Они дали ему напиток забвения. И, выпив его, он забыл о фанд и обо всем, что с ним было. Затем они дали такой же напиток Эмер, ибо и она была в таком же состоянии. Мананнан же потряс своим плащом между Фанд и Кухулином, чтобы они после этого никогда больше не встречались.