Кухулин – наиболее известный из героев "Сказаний Красной Ветви", одна из центральных фигур событий, описанных в "Похищении быка из Куальнге".

Сюжетная вводная: на момент начала игры Кухулин только что возвратился из Альбы, где проходил обучение у Скатах с другими юношами. В конфликте между Конхобаром и сыновьями Уснеха Кухулин участия не принимает. У него есть невеста Эмер, дочь Форгала Хитреца, багодаря интригам которого Кухулину и пришлось в свое время отправиться к Скатах. В настоящее время Кухулин отправляется к Эмер, чтобы узнать, дождалась ли она его.

В связи с тем, что Кухулин фигурирует практически в каждой повести "Похищения быка из Куальгне", персонажу, заявляющемуся на эту роль, следует читать всё "Похищение" целиком, а кроме того, повести и отрывки из повестей, приводимых ниже.

В стародавние времена королем Улада был Конхобар, сын Несс, и жил он во дворце в Эмайн Маха. А вот как он стал королем.

Он был еще совсем мал годами, когда умер его отец и Фергус, сын Ройга, который был королем Улада, пожелал взять в жены его мать.

Во всей Ирландии не было никого тише и добрее юной Несс, но со временем она познала от людей много ала и сама принялась платить им злом и предательством, поэтому она решила отобрать у Фергуса королевство и отдать его своему сыну.

Она сказала Фергусу:

— Ты должен мне брачную долю. Пусть Конхобар один год владеет твоим королевством, чтобы его дети могли называться детьми короля.

— Соглашайся, — посоветовали Фергусу мужи Улада. — Ведь ты дашь Конхобару лишь королевское имя, а настоящим королем все равно останешься ты.

Фергус согласился, взял Несс в жены и назвал ее сына Конхобара королем Улада.

Тем временем Несс измышляла способ, как сохранить за Конхобаром королевство, и богато одаривала мужей Улада, чтобы они приняли ее сторону, тем более что Конхобар, хоть и был юн летами, удивлял всех мудростью своих суждений, воинской храбростью и красотой лица, и не нашлось бы в Уладе ни одного человека, который не любил бы его.

Год подошел к концу, и Фергус потребовал королевство обратно, однако мужи Улада, сойдясь на совет, решили оставить королем Конхобара. Они сказали:

— Фергус не думал о нас, когда отдавал Улад, так пусть Конхобар будет королем, а Фергусу пусть остается жена, которой он домогался.

Наступил день, и Конхобар созвал уладов в Эмайн Маха на свадебный пир его сестры Дехтире и Суалтама, сына Ройга.

Дехтире захотела пить, и ей подали чашу с вином, в которую залетела муха. Она выпила вино и, не заметив, проглотила муху, после чего ушла в свои солнечные покои, и с нею вместе пятьдесят прислужниц.

Сама не зная как, она крепко заснула, и во сне ей явился Луг Длинная Рука.

— Это я был мухой, залетевшей в твою чашу, — сказал он. — Теперь ты вместе с твоими пятьюдесятью прислужницами должна уйти со мной.

Он превратил жен Улада в стаю птиц, и они полетели с ним на юг в Бруг-на-Бойне, где живут сиды. А в Эмайн Маха никто пыле не видел и не слышал их, не знал, куда они подевались и не случилось ли с ними беды.

Прошел год, и Конхобар вновь созвал уладов в Эмайн Маха на пир, на который явились храбрые воины и мудрые советники короля. Вдруг они увидали в окно стаю птиц, которые опустились на землю и принялись поедать на своем пути все до последней травинки.

Мужи Улада рассердились на птиц, запрягли девять повозок и помчались за ними вдогонку. Первым был Конхобар, а за ним следом подгоняли коней возницы Фергуса, сына Ройга, и Лойгайре Буадаха Победителя в Сражениях, и Кельтхайра, сына Утехайра, и многих других, среди них злоязычного Брикрена.

Они скакали вслед птицам на юг через Слиаб Фуат, через Ат Летан, через Ат Тарах и Маг Госса, между Фир Роис и Фир Арде, но никак не могли догнать их. Зато и прекраснее этих птиц им в жизни не доводилось видеть. Девять стай летели в вышине. Все птицы в них были по две скованы серебряной цепью, впереди каждой стаи летели две птицы разной окраски, соединенные золотой цепью, и еще три птицы летели сами по себе. Когда на землю опустилась ночь, они исчезли из виду, и Конхобар сказал мужам Улада так:

— Надо распрячь повозки и найти дом для ночлега.

Фергус отправился на поиски и, рано ли, поздно ли, набрел на бедную лачугу, в которой жили мужчина и женщина. Они сказали ему:

— Веди к нам твоих товарищей. Мы всем будем рады. Фергус возвратился и рассказал, что видел и слышал.

— Зачем нам идти туда, где нет для нас ни еды, ни постелей? Незачем нам идти туда, — заявил злоязычный Брикрен.

Сам же он все-таки отправился посмотреть на дом и увидел на месте бедной лачуги новый, просторный, сверкающий огнями дом, а возле двери — высокого красивого воина, от которого будто исходило сияние.

Он сказал:

— Что ты крутишься тут, Брикрен? Входи в дом! Рядом с юношей стояла прекрасная девица благородного вида и с вьющимися волосами, и она тоже сказала:

— Добро пожаловать, Брикрен.

— Почему она приглашает меня? — спросил Брикрен.

— Это я приглашаю тебя по ее просьбе, — ответил ему юноша. — Скажи, никто не пропал у вас в Эмайн Маха?

— Пропал, конечно, — ответил ему Брикрен. — Целый год мы ничего не слыхали о пятидесяти юных женах.

— А ты узнаешь их, если увидишь вновь? — спросил юноша.

— Если не узнаю, — воскликнул Брикрен, — то лишь из-за перемен, происшедших с ними за год, а так отчего мне не узнать их?

— Что ж, попытайся, — молвил юноша, — потому что все они сейчас в этом доме, а рядом со мной их хозяйка Дехтире. Это они, обернувшись птицами, полетели в Эмайн Маха и привели вас сюда.

Дехтире накинула Брикрену на плечи алый плащ с золотой каймой, и он вернулся к своим товарищам. Однако по дороге недобрая мысль пришла ему в голову: "Конхобар богато одарит того, кто отыщет пятьдесят жен и Дехтире с ними. Не скажу ему пока, что нашел их. Скажу только, что видел дом, в котором живут прекрасные жены, а больше ничего не скажу".

Едва Брикрен оказался среди уладов, Конхобар окликнул его:

_ Эй, Брикрен, нет ли у тебя новостей для меня?

_ Я видел богатый дом, в котором светло как днем, — отвечат Брикрен. — Еще я видел настоящую королеву, добрую, благородную, по-королевски прекрасную и с вьющимися волосами. Там же было много других прекрасных жен в богатых платьях. Видел я и хозяина дома. Он высокий, щедрый и весь так и светится.

_ Пойдем к нему, — сказал Конхобар.

Мужи Улада, не забыв о повозках, конях и оружии, повиновались своему королю, и едва они явились в дом, в котором побывал Брикрен, как на столах появилось много еды и разных вин, о которых они слыхом не слыхивали. И пошло веселье! Когда же все вволю утолили голод и жажду, Конхобар спросил юного мужа:

— А где же хозяйка дома? Почему она не вышла к нам?

— Сегодня ты ее не увидишь. Она рожает.

Улады легли спать, а утром Конхобар, проснувшись раньше всех, не нашел хозяина дома, зато услышал крик ребенка. Он пошел на голос и в одном из покоев увидел Дехтире и всех ее прислужниц, а еще новорожденного мальчика. Дехтире радостно поздоровалась с Конхобаром и без утайки поведала ему обо всем, что с ней приключилось, а еще сказала, что заманила его в этот дом, желая вернуться вместе с сыном обратно в Эмайн Маха.

— Ты была добра ко мне, Дехтире, — ответил ей Конхобар. — Ты укрыла от непогоды и меня, и моих воинов, да и повозки тоже. Ты не дала замерзнуть нашим коням. Ты по-королевски накормила и напоила меня и пришедших со мной мужей Улада, а теперь еще вручаешь мне бесценный дар. Наша сестра Финдкоем примет к себе дитя.

- О, нет, не ее дело растить мальчика, — возразил Сенха, сын Айлиля, главный судья и первый бард Улада. — Это я учен, искусен в спорах, ничего не забываю, первым говорю в присутствии короля и ему советую, что говорить. Ко мне за справедливым решением приходят враждующие короли. Я — судья в Уладе, и никто не смеет оспаривать мой приговор, кроме тебя, Конхобар.

— Если ты отдашь мальчика мне, — сказал Блаи, — он не будет страдать от недосмотра. Это я сообщаю всем волю Конхобара. Я созываю воинов со всей Ирландии. Я могу кормить их семь, а то и десять дней, Я улаживаю их дела и решаю их споры, я славлю и я же наказываю.

— Слишком ты хвастлив, — заявил Фергус. — Я лучше всех воспитаю мальчика. Я силен и учен. Меня сделал король своим посланцем, и никто не поспорит со мной ни в благородстве, ни в богатстве. Я закален в битвах и искусен в ремеслах. Я могу сделать из мальчика воина. Это я — защитник несчастных, гроза сильных, помощник слабых.

- Если вы выслушаете меня, то не о чем вам будет спорить, — подал голос Амаргин. — Я по-королевски воспитаю мальчика. Люди славят меня за благородство, за мужество, за храбрость, за мудрость, они славят меня за удачу, за молодость, за красноречие, за доброе имя, за смелость и за мой древний род. Я не только воин, я еще и бард. Я достоин королевского отличия, ибо никто лучше меня не сражается в повозке. Никого я не благодарю, кроме короля, и никому не повинуюсь, кроме Конхобара.

Последним вступил в спор Сенха:

— Пусть Финдкоем возьмет дитя и заботится о нем, пока мы не вернемся в Эмайн, а там судья Моранн разрешит наш спор.

Финдкоем взяла младенца на руки, и все поехали в Эмайн, а там судья Моранн сказал так:

— Долг Конхобара, — сказал он, — дать мальчику доброе имя, потому что он — его кровь. Пусть Сенха научит его говорить, Фергус подержит его на коленях, Амергин передаст ему свои знания. — Но на этом он не остановился. — Все будут любить его, возницы и воины, короли и мудрецы, и знатные мужи тоже будут любить его. А он будет мстить за ваши обиды, защищать ваши земли, сражаться в ваших битвах.

На том и постановили. Младенец, пока не достигнет разумного возраста, должен оставаться при матери и ее муже Суалтаме. Он рос на равнине Муиртемне, и все звали его Сетанта, сын Суалтама.

— Разреши мне поехать туда и тоже поиграть с ними, — попросил он мать.

— Ты еще мал, — ответила Дехтире. — Подожди, пока немного подрастешь, чтобы у тебя хватило сил для дальнего путешествия. А там кто-нибудь поедет ко двору Конхобара и тебя возьмет с собой.

— Слишком долго ждать, — пожаловался малыш. — Я и один справлюсь, а ты расскажи, какой дорогой ехать.

— Маленький ты ездить один. Сначала надо добраться до Слиаб Фуат, а потом уже до Эмайн Маха, где живет король, — старалась урезонить сына Дехтире.

— На восток или на запад от Слиаб Фуат?

Она ответила, и Сетанта тотчас пустился в путь, не взяв с собой ничего, кроме палицы для упражнений, серебряного меча, маленького дротика и копья по руке, а ради развлечения он сначала ударом палицы бросал далеко вперед мяч, потом следом за ним палицу и дротик и бежал во всю мочь, чтобы поймать их, пока они не коснулись земли.

Так он веселил себя всю дорогу до Эмайн Маха, а в Эмайн Маха увидел трижды пятьдесят королевских сыновей, которые в упражнениях постигали военную науку. Он встал между ними, а когда рядом упал мяч, то поймал его между ног и донес до цели, как ни старались королевские отпрыски отобрать его. Изумлению их и ярости не было границ. Фолло-майн, сын короля Конхобара и первый из первых среди его сыновей, заорал, чтобы братья не стояли, опустив руки, а выкинули мальчишку с поля и забили его до смерти.аха, а в Эмайн Маха увидел трижды пятьдесят королевских сыновей, которые в упражнениях постигали военную науку. Он встал между ними, а когда рядом упал мяч, то поймал его между ног и донес до цели, как ни старались королевские отпрыски отобрать его. Изумлению их и ярости не было границ. Фолломайн, сын короля Конхобара и первый из первых среди его сыновей, заорал, чтобы братья не стояли, опустив руки, а выкинули мальчишку с поля и забили его до смерти.

— Он не должен, — кричал Фолломайн, — играть с нами, не испросив прежде нашего заступничества! Откуда он пришел? Чей он сын? Если его отец простой воин, пусть идет вон!

Трижды пятьдесят мальчишек бросились к Сетанте и принялись кидать в него палицы, мячи и дротики, но он, увернувшись от них, сам напал на своих противников и многих положил в драке.

Тут из своего дворца вышел Фергус. Увидав, как лихо защищается малыш, он привел его к Конхобару, который в это время играл в шахматы, и рассказал ему о том, что видел своими глазами.

— Ты беспощаден в игре, — упрекнул мальчика Конхобар.

— Это их вина, — возразил Сетанта. — Я пришел издалека, а как меня приняли?

— Разве ты не знаешь, — спросил Конхобар, — что никто не смеет играть с мальчишеским воинством, не заручившись его защитой и покровительством?

— Я этого не знал, — не стал спорить Сетанта, — а то бы все сделал, как надо.

— Как тебя зовут и чей ты сын? — поинтересовался Конхобар.

— Зовут меня Сетантой. И я — сын Суалтама и Дехтире.

Когда Конхобар узнал, что перед ним его племянник, он обрадовался и попросил своих сыновей принять его в свое воинство.

— Мы согласны.

Но когда началась игра, Сетанта не стал ждать, когда они нападут на него, а сам принялся без пощады валить их на землю, так, что они не чаяли, как им спастись от него.

— Что теперь тебе от них нужно? — спросил его Конхобар.

— Клянусь богами моего народа, — ответил мальчик, — что не устанет моя рука, пока они тоже не попросят у меня защиты и покровительства.

Никто не воспротивился его желанию. Сетанта поселился в доме короля в Эмайн Маха, и самые доблестные воины и самые мудрые советники приложили руку к его воспитанию.

В ту пору на земле уладов жил великий кузнец по имени Кулан, и он задумал дать пир в честь Конхобара. Путь короля

лежал мимо луга, на котором юное воинство играло в свои игры, и, недолго понаблюдав за ним, он подивился, как легко сын Дехтире опережает остальных.

— Этот малыш еще послужит Уладу, — сказал Конхобар. — Позовите его, и пусть он сопровождает меня на пир к кузнецу.

— Сейчас я не могу идти с тобой, — заявил Сетанта, — потому что мы еще не закончили с упражнениями.

— Я не должен тебя дожидаться! — воскликнул король.

— И не надо, — сказал Сетанта. — Я так поспею.

Конхобар отправился к кузнецу. Его с радостью приняли, настелили на полу свежие циновки, потом все затеяли декламировать стихи и петь песни, а когда гости уселись за накрытые столы, то и вовсе развеселились.

Кулан спросил короля:

— Ты больше никого не ждешь?

— Нет, — ответил Конхобар, совсем забыв о племяннике. — А почему ты спрашиваешь?

— У меня в сторожах свирепый пес, — объяснил кузнец. — Если его спустить с цепи, то он разорвет любого, кто посмеет приблизиться к дому, потому что послушен только мне, а сил у него, как у ста псов.

— Спускай его с цепи, — разрешил Конхобар. — Пусть он нас сторожит.

Кулан так и сделал. Пес обежал дом кругом, а потом улегся на свое обычное место, и из страха перед ним ни один человек или зверь не решался подойти к дому кузнеца. Такой он был кровожадный сторож.

Когда мальчики в Эмайн закончили играть и разошлись по своим домам или по домам приемных родителей, Сетанта побежал по следам повозок, укорачивая себе путь при помощи палицы и мяча, как он это делал обычно. Едва он оказался на лугу перед домом кузнеца, как пес заслышал его шаги и принялся громко лаять, так что его было слышно во всем Уладе, а потом прыгнул на мальчика, собираясь разорвать его когтями и проглотить не разжевывая. У Сетанты с собой ничего не было, кроме палицы и мяча, поэтому, завидев бегущего пса, он изо всей силы кинул мяч, который попал псу в открытую пасть и разворотил ему кишки. Сетанта же, недолго думая, схватил пса за задние лапы, ударил о ближайший камень и вышиб из него дух.

Веселившиеся на пиру мужи услышали лай пса, и Конхобар сразу вспомнил о сыне своей сестры.

— В недобрый час отправились мы в путь. Верно, сын моей сестры уже погиб от зубов пса.

После этих слов все, кто был в зале, бросились вон, устроив такую толкучку в дверях, что много прошло времени, прежде чем они выбрались во двор. Первым возле Сетанты оказался Фергус, который подхватил его на руки и усадил себе на плечо, а потом передал Конхобару живым и невредимым, отчего все возвеселились и возрадовались.

Лишь кузнец Кулан, когда увидел мертвого пса, опечалился сердцем. Возвратившись в дом, он сказал Сетанте:

— Не рад я тебе.

— Почему ты не рад мальчику? — спросил его Конхобар.

— В недобрый час он пришел. Или я в недобрый час затеял этот пир, король, — сказал кузнец, — потому что теперь, когда нет со мной больше моего пса, все мое добро пойдет прахом, и не жить мне отныне, как прежде, в тепле и сытости. Ты, малыш, — посетовал он, — забрал у меня доброго члена моей семьи, ибо он стерег мой дом, и мои стада, и все, что у меня есть.

— Не сердись, — попросил мальчик, — я не останусь у тебя в долгу.

— О чем это ты? — не понял Конхобар.

— Вот что я сделаю. Отыщу в Ирландии щенка того же семени, что и убитый мною пес, и буду растить его, покуда он не научится служить, как его родич, а до тех пор я сам буду сторожить твое добро.

— Хорошо сказано! — воскликнул Конхобар.

— Даже я не рассудил бы лучше, — согласился с ним друид Катбад. — Отныне тебя будут звать Кухулин, Пес Кулана.

— Мне больше нравится мое прежнее имя — Сетанта, сын Суалтама, — заявил малыш.

— Не говори так, — возразил друид, — потому что наступит день, и имя Кухулина будет на устах у всех мужей на земле.

— Если так, я согласен.

С тех пор Сетанту стали звать Кухулином. Прошло довольно много времени. Друид Катбад занимался с чениками в своем доме к северо-востоку от Эмайн. Восемь лальчиков были с ним в тот день, и один из них попросил его:

— Можешь ты сказать по своим знакам, не уготовил ли нам яынешний день что-нибудь особенное?

— Если сегодня юноша возьмет в руки меч мужа, — ответил Катбад, — его имя воссияет ярче всех других имен в Ир-шдии. Однако короткой будет нить его жизни.

Кухулин играл в это время во дворе, но, услыхав слова друида, сбросил платье для игр, оделся во все чистое и отправился прямиком к Конхобару в спальню.

— Здравствуй, король.

— Чего ты хочешь? — спросил Конхобар.

— Хочу сегодня же взять в руки меч.

— Кто вбил тебе это в голову?

— Друид Катбад, — ответил Кухулин.

— Если так, то и от меня отказа не будет, — решил Конхобар.

Он дал ему несколько мечей на выбор, но Кухулину ни один не понравился, хотя там были мечи покрепче Конхобарова. Тогда король вручил ему два своих копья, свой меч и свой щит.

В это время пришел друид Катбад и не смог скрыть удивления.

— Неужели мальчик сегодня задумал взять в руки меч?

— Так оно и есть, — ответил король.

— Мне жаль, что сын его матери берется за меч сегодня, — промолвил Катбад.

— Разве не ты прислал его ко мне? — изумился король.

— Ну, нет!

— Ты солгал! — возмутился король.

— Нет, король, — сказал Кухулин. — Катбад вложил эту мысль в мою голову, правда, рядом с ним были другие ученики. Один из них спросил, не знает ли он что-нибудь особенное про сегодняшний день, и он сказал, что тот, кто сегодня в первый раз возьмет в руки меч, прославит свое имя по всей Ирландии, и ни о чем плохом он не говорил, разве только, что этот воин недолго будет жить на земле.

— Я сказал правду, — подтвердил Катбад. — Ты прославишь свое имя, только жизнь твоя будет короткой.

— Мне все равно, — заявил Кухулин. — Даже если бы мне остались до смерти всего один день и одна ночь, но я знал бы, что мое имя и мои подвиги переживут века, я и то согласился бы.

И тогда Катбад сказал:

— Возьми повозку, а мы посмотрим, правильным ли было мое предсказание.

Кухулин взял повозку и разнес ее в щепы. Так же случилось с еще семнадцатью повозками, которые Конхобар держал в Эмайн для мальчишеского воинства.

— Конхобар, — вскричал Кухулин, — эти повозки недостойны меня!

Тогда Конхобар призвал к себе Ибара, сына Риангабара, и тот немедля явился на зов короля.

— Приготовь мою повозку и впряги в нее моих коней для этого мальчугана, — приказал Конхобар.

Что только Кухулин ни делал с королевской повозкой, она все выдержала.

— Эта повозка мне подходит.

— Что ж, — сказал тогда Ибар. — Позволь мне выпрячь коней и отвести их в конюшню.

— Рано еще, Ибар. Поедем на ней туда, где сейчас всё мальчишеское войско, чтобы они пожелали мне удачи.

Так и сделали, и все мальчишки, завидев их, дружно закричали:

— У тебя уже настоящий меч!

— Настоящий, — отозвался Кухулин.

— Теперь ты можешь по-настоящему ранить и убивать! Но жалко, что ты мало пробыл с нами!

— Пора отпустить коней, — сказал Ибар.

— Еще рано, — возразил Кухулин. — Скажи мне, куда ведет широкая дорога, что рядом с Эмайн?

— Она ведет к Ат-на-Форайре, броду Дозора, у подножия Слиаб Фуат, — не замедлил с ответом Ибар.

— А почему его так называют?

— Неужели ты не знаешь? Там сменяют друг друга в дозоре самые славные улады, чтобы ни один недруг не перешел границу.

— Ты знаешь, кто стоит там сегодня? — спросил Кухулин.

— А ты разве не знаешь? Сегодня в дозоре Непобедимый Конал Кернах, первый из первых воинов в Уладе и Ирландии.

— Поехали, — решил Кухулин.

Они пересекли равнину и нашли Конала на берегу реки.

Он спросил:

— Малыш, ты сегодня впервые взял в руки настоящий меч?

— Впервые, — отозвался Ибар вместо Кухулина.

— Пусть он принесет тебе удачу в твоей первой битве, — пожелал Конал мальчику. — Однако не поспешил ли ты, Пес Улада? Ведь ты еще не дорос до службы воина.

— Что ты делаешь здесь, Конал? — спросил его Кухулин.

— Стою в дозоре и стерегу покой Улада.

— Уходи, Конал. Позволь мне постоять на страже всего один день.

— Даже не проси, малыш, — заявил Конал. — Не дорос ты еще биться с настоящим воином.

— Тогда я еду к Лох Эхтранд, и посмотрим, сумею ли я обагрить руки в крови друга или врага.

— Я поеду с тобой и буду защищать тебя.

— Нет, — сказал Кухулин.

— Да, — стоял на своем Конал. — Если ты один отправишься в чужие пределы, улады не простят мне этого.

Конал запряг коней в повозку и отправился следом за Кухулином, потому что Кухулин не захотел его ждать. Заметив догоняющего его Конала, Кухулин подумал: “Если я захочу совершить подвиг, Конал наверняка помешает”. И, подобрав с земли камень с кулак величиной, бросил его в повозку Конала. Камень попал в ярмо, перебил его надвое, отчего повозка опрокинулась и Конал повалился на землю.

— Зачем ты это сделал?

— Я хотел посмотреть, как далеко смогу его бросить, ведь без этого мне не стать настоящим воином.

— Будь проклят твой камень и ты с ним вместе, — не сдержался Конал. — Пусть, кто хочет, рубит тебе голову, а я не поеду дальше.

- Вот и хорошо, — сказал Кухулин.

Конал повернул обратно в Ат-на-Форайре. Кухулин же отправился дальше на юг к берегам Лох Эхт-ранд, когда Ибар сказал ему:

— Послушай меня, малыш, давай вернемся в Эмайн. Теперь там уже варят обед, и тебя ждут колени Конхобара. А мое место, — продолжал он, — между возничими, шутами и гонцами, с ними я ем и с ними дерусь, если выпадает случай.

— Что это за гора впереди? — спросил Кухулин.

— Слиаб Мурне. А наверху Финнкаирн, Белый Каирн.

— Подъедем поближе, — решил Кухулин.

— До него долгий путь, — возразил Ибар.

— Ну и ленивый же ты, — возмутился Кухулин. — Ведь это первое мое приключение, и ты в первый раз едешь со мной.

— И в последний, — заметил Ибар, — ибо не видать нам больше Эмайн.

Они отправились наверх к белым камням.

— Добрый Ибар, — попросил Кухулин, — расскажи мне все, что тебе известно об Уладе, потому что я совсем не знаю владений короля Конхобара.

Ибар показал ему сверху и горы, и долины, и крепости, какие они только могли разглядеть.

— А что это за равнина на юге?

— Равнина Маг Брег с отличными лугами.

— А какие на ней крепости и укрепления?

Ибар назвал Кухулину все крепости, какие знал сам: Тара и

Тальтиу, Клеатнех и Кногба, а еще Бруг Энгуса на реке Бойн да крепость сыновей Нехта Скене.

— Не те ли это сыновья Нехта, что похваляются, будто убили столько уладов, сколько теперь живет в королевстве?

— Те самые.

— Что ж, поехали к ним.

— Неладное ты задумал, — сказал Ибар, — и пусть едет с тобой кто хочет, а я не поеду.

— Живой или мертвый, но поедешь со мной.

— Лучше уж ехать живым, — вздохнул Ибар. — А мертвым я возвращусь оттуда.

Они подъехали совсем близко к крепости сыновей Нехта, и, когда уже были на зеленом лугу, Кухулин соскочил с повозки,

потому что увидел каменный столб с железным обручем, на котором письмена огама гласили: “Ни один воин, будь он при мече, не должен покинуть поле, не сразившись в поединке”. Прочитав письмена, Кухулин вывернул столб из земли и швырнул его в реку.

_ Не понимаю, зачем ты это сделал! — воскликнул Ибар. — Теперь тебе не придется долго искать смерть.

— Добрый Ибар, — попросил мальчик, — позволь мне немного поспать.

— Еще не хватало, — возмутился Ибар, — спать на вражеской земле!

Однако он устроил ложе для Кухулина, и не успел тот лечь, как сразу заснул.

В это время на луг вышел Фойл, сын Нехта, и, увидев повозку, крикнул Ибару:

— Не смей выпрягать коней!

— Я и не выпрягаю. Видишь, поводья еще у меня в руках!

— Чьи это кони?

— Конхобара.

— Так я и подумал. А кто посмел пригнать их на мои земли?

— Малыш, который сегодня в первый раз взял в руки меч воина. Он хочет показать себя и для этого пересек Маг Брег.

— Не видать ему тут удачи, — сказал Фойл. — Был бы он настоящим воином, я бы отрубил ему сегодня голову и не вернулся бы он в Эмайн живым.

— Наверное, ты прав. Ведь он еще ребенок, которому место в доме отца, — согласился с ним Ибар.

При этих словах мальчик поднял голову, и щеки у него побагровели от обиды, да и весь он стал багровым.

— Почему это не видать мне удачи?

— Так я думаю, — отозвался Фойл.

— Скоро ты не будешь так думать! — вскричал Кухулин. — Пойдем к броду, но сначала вернись в крепость и возьми свой меч, потому что не в моих правилах убивать безоружного.

Фойл рассердился и побежал за мечом.

— Ну, теперь берегись, — остерег малыша Ибар. — Ведь это же Фойл, сын Нехта, которого не берут ни копье, ни меч.

- Тем лучше, — ответил ему Кухулин.

Тут примчался Фойл, и мальчик встал против него, держа в руках железный мяч. Он бросил его в Фойла и прошиб ему голову так, что вместе с мячом из затылка вылетели и мозги. А потом Кухулин отрубил Фойлу голову.

Пришел на луг Туахал, другой сын Нехта.

— Похоже, ты хвастаешь своей победой, — сказал он.

— Чем же мне хвастаться? — возразил Кухулин. — Пока всего один воин пал от моей руки.

— Тебе не придется хвастаться, — заявил Туахал, — потому что от меня тебе не спастись.

— Тогда иди за мечом! — вскричал Кухулин. — Только трус ходит безоружным!

Туахал бегом бросился прочь, а Ибар сказал Кухулину:

— Будь осторожнее, ведь это Туахал, сын Нехта; если ты не поразишь его с первого броска или с первого удара, то не поразишь никогда, столь он ловок и искусен в бою.

— Ты мог бы это и не говорить, Ибар, — возразил Кухулин. — Ведь у меня победоносное копье Конхобара. Его еще зовут Ядовитым. Я возьму его в руки, и второго копья мне не понадобится, потому что его раны не излечивал еще ни один лекарь.

В это время вернулся на луг Туахал, и Кухулин, взяв в руки победоносное копье Конхобара, размахнулся и пробил Туахалу щит, раздробил ему три ребра и продырявил сердце. А потом отрубил ему голову, не успел он еще упасть на землю.

Немного прошло времени, прежде чем примчался на луг Файндле, младший из трех сыновей Нехта.

— Глупые мои братья! — воскликнул он. — Разве так надо биться? Ничего, теперь ты будешь иметь дело со мной! Пошли на реку, на то место, где твои ноги не достанут дна.

— Будь осторожнее, — сказал Ибар. — Ведь это Файнле Один Глоток. Прозвали его так, потому что он быстрее ласточки перебирается с одного берега на другой, и пока еще ни один пловец не смог угнаться за ним.

— Ты мог бы это и не говорить, Ибар! — рассердился Кухулин. — Кому, как не тебе, знать реку Калланд в Эмайн Маха! После игр все мальчики бросались в реку поплавать. Я же относил на другой берег по мальчишке на обоих плечах да на обеих ладонях, а сам и ног не успевал замочить.

С этими словами он бросился в воду, где было глубже всего, схватился с Файндле, ударил его мечом Конхобара, а потом снес ему голову и тело оставил в реке.

Расправившись с сыновьями Нехта, Пес Улада и Ибар отправились в их дом, все в нем порушили, а потом, предав его огню, поехали к Слиаб Фуат, не забыв прихватить с собой три головы.

Неожиданно впереди показалось стадо диких оленей.

— Чьи это олени? — спросил Кухулин.

— Ничьи, — ответил Ибар, — потому что это дикие олени, которые живут в лесу возле Слиаб Фуат.

— Поторопи коней, — попросил Кухулин, — чтобы мне получше разглядеть их.

Однако как ни мчались кони, не под силу им было догнать диких оленей. Пришлось Кухулину соскочить с повозки и бежать за оленями, пока два самых могучих не упали, едва дыша, на землю. Кухулин привязал их сзади к повозке.

Кухулин с Ибаром продолжили путь, и над равниной Эмайн они увидали стаю белых лебедей, которые были еще белее, чем лебеди на пруду короля Конхобара, и Кухулин спросил Ибара:

— Откуда эти лебеди?

— Это дикие лебеди, — ответил ему Ибар. — И прилетают они со скал и островов великого моря, чтобы подкормиться на равнине.

— Как ты думаешь, что лучше: поймать их живыми или убить их?

— Конечно же лучше живыми! — воскликнул Ибар. — Многие их убивают, но никто не привозит их живыми.

Кухулин подобрал камешек с земли и метнул его в небо, сбив сразу восемь лебедей. Потом он подобрал камень побольше и сбил шестнадцать птиц.

— Пойди, Ибар, — попросил он, — и принеси их.

— Нет, — отказался Ибар. — Нелегко сейчас остановить коней, а если их не остановить, то меня переедут железные колеса или олени проткнут меня рогами.

— Плохой ты воин, Ибар, — отозвался Кухулин. — Дай мне поводья. Я остановлю коней.

Ибар подобрал всех лебедей и привязал их к повозке, чтобы они не улетели, и до самого Эмайн у них больше не было приключений.

Первой заметила королевскую повозку Леборхам, дочь Аэда, которая исполняла обязанности собеседницы и посланницы короля и которая как раз в это время оказалась в Эмайн.

— Конхобар, сюда едет воин в повозке, — сказала она. — И он вроде в ярости. При нем три окровавленные головы его врагов, а еще к повозке привязаны два оленя и много белых птиц. Клянусь, если не укротить его ярость, много храбрых уладов поляжет от его руки!

— Знаю я этого воина! — вскричал Конхобар. — Он еще совсем мальчик, сын Дехтире, и сегодня в первый раз отправился в чужие земли. Он обагрил руки в крови и никого не пощадит в Эмайн, если мы его не встретим, как надо.

Подумав, они решили послать в поле три раза по пятьдесят женщин с обнаженной грудью. Едва мальчик завидел их, как им овладел стыд, и он спрятал лицо в подушки, лежавшие в повозке. Ярость покинула его, и тогда ему принесли праздничные одежды и воду для мытья. С великими почестями встречали Кухулина в Эмайн Маха.

Таковы деяния юного Кухулина, как Фергус рассказывал о них Айлилю и Медб во время войны из-за быка из Куальнге.

Раз в год собирались все улады вместе в праздник Самайн, и длилось это собрание три дня перед Самайн, самый день Самайн и три дня после него. И пока длился праздник этот, что справлялся раз в году на равнине Муртемне, не бывало там ничего иного, как игра да гулянье, блеск да красота, пиры да угощение. Потому-то и славилось празднование Самайн во всей Ирландии.

Любимым 'же делом собравшихся воинов было похваляться своими победами и подвигами. Чтобы подтвердить свои рассказы, они приносили с собой в карманах отрезанные концы языков всех убитых ими врагов; многие же, чтобы увеличить число, еще прибавляли к ним языки четвероногих. И начиналась похвальба, причем каждый говорил по очереди. Но при этом бывало вот что. У каждого воина сбоку висел меч, и, если воин лгал, острие его меча обращалось против него. Так меч был порукою правдивости воина.

Раз собрались на такой праздник, на равнине Муртммне, все улады; недоставало только двоих: Конала Победоносного и Фергуса, сына Ройга.

- Начнем празднество, - сказали улады.

- Нельзя начинать его, - возразил Кухулин, - пока не пришли Конал и Фергус.

Ибо Фергус был его приемным отцом, а Конал - молочным братом. Тогда сказал Сенха:

- Будем пока играть в шахматы, слушать песни и смотреть на состязания в ловкости.

В то время как они развлекались всем этим, на озеро, бывшее неподалеку от них, слетелась стая птиц. Более прекрасных птиц никто не видывал в Ирландии. Женщин охватило желание получить их, и они заспорили между собой, чей муж окажется ловчее в ловле этих птиц.

- Я хотела бы получить по птице на каждое плечо, - сказала Этне Айтенкайтрех, жена Конхобара.

- И мы все хотели бы того же самого! - воскликнули остальные.

- Если только для кого-нибудь будут пойманы эти птицы, то прежде всего для меня, - сказала Этне Ингуба, возлюбленная Кухулина. - Как же нам быть? - спросили женщины. - Не трудно сказать, - молвила Леборхам, дочь Ауэ e Адарк, - я пойду к Кухулину и попрошу его исполнить ваше желание.

Она подошла к Кухулину и сказала ему: - Женщинам оыло оы приятно, если бы ты добыл им этих птиц. Кухулин схватился за меч, грозя ударить ее:

- Уладские шлюхи не нашли ничего лучшего, как посылать меня сегодня охотиться на птиц для них!

- Ты неправ, - возразила Леборхам, - что гневаешься на них. Ведь ты виновник одного из трех ущербов, постигших уладских женщин, - виновник их кривизны.

(Ибо три ущерба постигли уладских женщин: горбатость, заикание и кривизна. Именно все те из них, что были влюблены в Конала Победоносного, горбились: те, что были влюблены в Кускрайда Заику из Махи, сына Конхобара, говорили заикаясь; те же, что были влюблены в Кухулина, кривели на один глаз ради сходства с ним, из любви к нему, - ибо когда Кухулин приходил в боевую ярость, один глаз его так глубоко уходил внутрь головы, что журавль не мог бы его достать, а другой выкатывался наружу, огромный, как котел, в котором варят целого теленка.

- Приготовь для нас колесницу, о Лойг! - воскликнул Кухулин.

Лойг запряг коней, и Кухулин помчался на колеснице. Он совершил на птиц такой налет со своим мечом, что их лапы и крылья попадали в воду. (2) Кухулин, с помощью Лойга, захватил всех птиц и разделил их между женщинами. Каждая получила по две птицы, кроме одной лишь Этне Ингубы, которой ничего не досталось. Подошел Кухулин к своей возлюбленной.

- Ты сердиться на меня? - спросил он ее.

- Вовсе нет, - отвечала она, - я охотно уступила им этих птиц. Ведь ты знаешь, что нет среди них ни одной, которая бы не любила тебя и не принадлежала тебе хоть частью. Я жени частицей не принадлежу никому другому: я вся твоя.

- Так не сердись же, - сказал Кухулин. - Когда снова появятся птицы на равнине Муртемие или на Бойне, (3) ты получишь двух самых прекрасных из них.

Немного погодя над озером появились две птицы, соединенные в пару цепочкой из красного золота. Они пели так сладко, что все слышавшие их впадали в сон. Кухулин тотчас же устремился на них.

- Послушайся нас, не трогай этих птиц, - сказали ему Лойг и Этне. - В них скрывается тайная сила.

- Приведется, - добавила Этне, - и ты достанешь мне других.

- Вы думаете, я не сдержу своего слова! -воскликнул Кухулин. - Не бывать этому. Вложи камень в пращу, о Лойг!

Лойг взял камень и вложил в пращу. Кухулин метнул его в птиц, но промахнулся.

- Горе мне! - воскликнул Кухулин. Он взял другой камень, снова метнул его и опять промахнулся.

- Пришла напасть на меня! - воскликнул он. - С тех пор, как владею я оружием, никогда до этого дня не давал я промаха.

Он метнул в птиц свое копье. Оно пронзило крыло одной из них, и тотчас же обе они скрылись под водой.

Тогда Кухулин отошел в сторону. Он прислонился спиной к высокому плоскому камню. (4) Тоска напала на него, и вскоре он погрузился в сон. И во сне явились ему две женщины, одна - в зеленом плаще, другая - в пурпурном, пять раз обернутом вокруг плеч. Та, что была. в зеленом, подошла к нему, засмеялась и ударила его плетью. Затем подошла вторая, засмеялась тоже и ударила ею таким же образом. И так длилось долго: они подходили и нему по очереди и ударяли его. пока он не стал уже совсем близок к смерти; тогда обе они исчезли.

Улады, видя, что с Кухулином творится что-то неладное, хотели его разбудить.

- Не прикасайтесь к нему, - сказал Фергус. - У него сейчас видение.

Пробудился Кухулин от сна.

- Что с тобой было? - спросили его улады.

Но он в силах был сказать только одно:

- Отнесите меня в мой дом, на постель.

Его отнесли, как он сказал, и он пролежал в постели целый год, никому не вымолвив ни слова.

Ровно год спустя, в такой же день Самайна. Кухулин лежал у себя, а вокруг него сидели несколько уладов: по одну сторону его - Фергус, по другую - Конал Победоносный, у изголовья - Лугайд Кровавых Шрамов, а у ног его - Этне Ингуба. Внезапно вошел в дом некий муж и сел напротив ложа Кухулина.

- Для чего пришел ты сюда? - спросил его Конал Победоносный.

- Если б был здоров тот, что лежит здесь. - ответил пришелец, - он был бы защитой мне от всех уладов. Больной же и слабый, каков он ныне, он мне будет еще лучшим защитником. Я пришел, чтобы с ним поговорить, и потому никого не боюсь я.

- Если так, добро пожаловать! - отвечали улады. - Не бойся никого.

Тогда поднялся пришелец и запел:

- О Кухулин, горестен вид твой!

Долго ль продлится недуг твой?

Тебя 6 исцелили, если б были здесь,

Милые дочери Айда Абрата.

Сказала Либан, царственная подруга

Лабрайда Быстрого на равнине Круах

(Она знала, что Фанд, милая сестра ее,

Разделить жаждет ложе Кухулина):

"Светел будет день для страны моей,

Когда Кухулин посетит ее!

Он получит здесь серебро, золото,

Сколько захочет вина для жажды своей.

О, если 6 уж здесь был теперь мой милый,

Герой Кухулин, сын Суалтама!

То, что предстало в сонном виденье,

Один свершишь ты, без помощи войска".

A noi?iiao ?aa, на равнине Муртемне,

В ночь на Самайн, о Кухулин мой,

Не во зло себе, а на исцсленье

Встретишь ты Ливан, что я шлю к тебе. (4)

- Что ты за человек? - спросили его присутствующие.

- Я - Айнгус, сын Айда Абрата, - отвeчaл он. И он тотчас же исчез, и никто не знал, откуда явился он и куда делся. Кухулин же поднялся с ложа своего и заговорил.

- Долго мы ждали, пока ты встанешь! - воскликнули улады. - Расскажи нам теперь, что с тобой было?

- В прошлый Самайн впал я в сон, - сказал Кухулин; и он рассказал им все, что привиделось ему.

- Что же мне теперь делать, о Конхобар, господин мой? - спросил он, окончив свой рассказ.

- Что тебе делать? - ответил тот. - Встань и пойди сейчас к тому самому камню, у которого явилось тебе видение.

Так и сделал Кухулин, и у камня этого предстала ему женщина в зеленом плаще.

- В добрый час, Кухулин, - сказала она ему.

- Для меня-то это не в добрый час, - отвечал он. - Что означало ваше посещение год тому назад?

- Мы приходили тогда вовсе не для того, чтоб причинить зло тебе, но чтобы просить тебя о дружбе и помощи. Вот и теперь меня послала к тебе Фанд, дочь Айда Абрата, чтобы переговорить с тобой. Мананнан, сын Лера, ее супруг, покинул ее, и ныне она обратила к тебе любовь свою. Я же - Либан, сестра ее. Лабрайд Быстрой на Меч Руки, супруг мой, готов отдать тебе Фанд, если только ты согласен биться хоть один день вместе с ним против Сенаха Призрака, Эохайда Иула и Эогана Инбира, врагов его.

- Сейчас я не в силах сражаться с воинами, - сказал Кухулин.

- Скоро ты будешь совсем здоров, - отвечала Либан, - и вернется к тебе вся сила, которой еще недостает тебе. Ты должен сделать это для Лабрайда, ибо он величайший герой в мире.

- Где же обитает он? - спросил Кухулин.

- Он обитает на Равнине Блаженства, - отвечала она.

- Легче бы было мне пойти в другие края, - сказал Кухулин. - Пусть сначала пойдет с тобой Лойг, чтобы разузнать страну, откуда пришла ты. –

- Пусть же он идет со мной, - сказала Либан.

Лойг отправился вместе с ней, и они достигли пределов страны, где находилась Фанд. Приблизилась Либан к Лойгу и, взяв его за плечо, сказала:

- Теперь не уйдешь ты живым отсюда ни за что, если женщина не поможет тебе.

- Непривычно было для нас доселе, - сказал Лойг, - чтобы женщины защищали нас.

- Жаль, очень жаль все же, - сказала Либан, - что не Кухулин здесь сейчас вместо тебя.

-Да и я был бы рад, если б он был здесь вместо меня, - молвил Лойг.

Они двинулись дальше и пришли на берег, против которого лежал остров. Прямо перед собой на воде они увидели бронзовую ладью. Они сели в нее, переправились на остров и подошли к двери дома. Навстречу им вышел муж, Либан обратилась к нему:

- Скажи мне, где Лабрайд Быстрой на Меч Руки,

Вождь-повелитель победоносной рати,

Что окрашивает кровью острия копий,

Чью колесницу венчает победа?

Отвечал ей муж:

- Ты вопросила, где Лабрайд Сын Быстроты?

Он не мешкает, он на подвиг скор,

Собирает он свою рать на бой,

Что зальет своей кровью поле Фидги все.

После этого они вошли в дом. Было в нем трижды пятьдесят полатей, И трижды пятьдесят женщин было там. Все они приветствовали Лойга:

- Привет тебе, Лойг, ради той, с кем ты пришел! И раз ты пришел сюда, то привет тебе ради тебя самого!

- Что ты хочешь делать сейчас, о Лойг? - спросила Либан. - Пойдешь ли ты к Фанд, чтобы поговорить с ней?

- Я пошел бы сейчас, если б знал, где ее найти, - отвечал тот.

- Не трудно сказать, - молвила Либан. - Она в комнате рядом.

Они прошли к Фанд, и она приветствовала их так же, как другие женщины.

(Фанд была дочерью Айда Абрата, имя которого значит Пламя Ресницы, а это означает зрачок. Имя же Фанд, дочери его, значит Слеза, ибо слеза есть дочь зрачка, из которого она вытекает. Так назвали девушку из-за ее чистоты, а также по причине красоты ее.- ибо не сыскать в мире другой, подобной ей по красоте.) (6)

В это время они заслышали шум колесницы Лабрайда, подъезжавшего к острову. (7)

- Нерадостен нынче Лабрайд, - сказала Либан. - Пойдем поговорим с ним.

Они вышли ему навстречу, и она приветствовала его такой речью:

- Привет тебе, Лабрайд Быстрой на Меч Руки,

Наследник предков - копьеносцев малых, (8)

Что дробишь щиты, ломаешь копья,

Ранишь воинов, сокрушаешь славных!

Ты рвешься в сечу - как в ней ты прекрасен! –

Ты крушишь войска, мечеть богатства,

О герой-вихрь, привет тебе, Лабрайд!

Привет, о Лабрайд Быстрой на Меч Руки!

Ничего не ответил Лабрайд. Снова заговорила девушка:

- Привет тебе, Лабрайд, Меч Быстрый в Сече,

Скорый на милость, для всех защитник,

Жадный до боя, ран не бегущий,

С высокой речью, с крепкою правдой,

С доброю .властью, смелой десницей

Разящий в гневе, смиритель бойцов,

Владыка коней! Привет тебе, Лабрайд!

Привет тебе, Лабрайд, Меч Быстрый в Сече!

Но Лабрайд продолжал безмолвствовать. И снова запела девушка:

- Привет тебе, Лабрайд Быстрой на Меч Руки,

Из бойцов храбрейший, надменней моря,

Крушитель дерзких, зачинатель битв,

Решето бойцов, защитник слабых,

Смиритель гордых! Привет, о Лабрайд!

Привет тебе, Лабрайд Быстрой на Меч Руки!

- Не мила мне речь твоя, о женщина, - ответил Лабрайд и запел:

Чужда мне гордость, чужда надменность,

Не мутит мне разум обман гордыни!

Трудная битва, тяжкая, злая

Ожидает нас в сверканье мечей,

Против обильной сплоченной рати

Врагов - Эохайда Пула племени.

- Порадуйся же, - сказала Либан. - Лойг, возница Кухулина, здесь с нами. Это Кухулин прислал его сюда, и он, наверно даст нам войско в подмогу.

Тогда Лабрайд сказал Лойгу:

- Привет тебе, о Лойг, ради женщины, с которою ты прибыл сюда, и ради того, кто послал тебя! Теперь же возватись к себе, о Лойг: Либан проводит тебя.

Лойг вернулся обратно и поведал Кухулину и другим уладам все, что с ним случилось и что он видел:

Видел страну я добрую, светлую,

Нет там обмана и ложь неведома,

Видел еще я бойцов короля,

Лабрайда Быстрой на Меч Руки в Сече.

Когда проходил я равнину Луад,

Видел на ней я Древо Победы.

На холме одном, на той же равнине,

Видел я пару змей двуглавых.

Когда достиг я светлого места,

Где живет Либан, она мне сказала:

"Мил ты, о Лойг, мне, но все ж милее

Мне был бы Кухулин вместо тебя".

Красота - победа без пролития крови

Oaae дочерей Айда Абрата.

Фанд так прекрасна - о, блеск славы! –

Что королевам с ней не сравниться.

Там обитает - мне так сказали –

Безгрешное племя отца Адама.(9)

Но красотою Фанд, как я видел,

И всех живущих там превосходит.

Еще я видел бойцов там светлых,

Которые бились разным оружьем,

Также одежды, цветные ткани

Много прекрасней наших одежд.

На пиру я видел много милых женщин,

Много девушек, прекрасных собою.

А на охоте, средь холмов лесистых,

Там состязались красивые юноши.

В доме - много певцов и музыкантов

Для увеселения женщин и девушек.

Если б не спешил я скорей обратно,

Я б там предался истоме сладкой.

Прекрасна Этне, когда пред нами

Стоит она на холме высоком.

Но та женщина, что я тебе назвал,

Красотой несравненной отнимает разум.

Слушая его, Кухулин приподнялся на ложе и сидел, закрыв лицо руками. По мере того как Лойг рассказывал, он чувствовал, как разум его проясняется и силы прибывают. Немного спустя Кухулин сказал Лойгу:

- Теперь, о Лойг, пойди разыщи Эмер, жену мою, и расскажи ей все, что со мною было. Скажи ей также, что мне с каждым часом становится лучше. Пусть она придет навестить меня.

Пошел Лойг к Эмер и рассказал ей, каково теперь Кухулину.

- Плохо для твоей чести, о Лойг, - сказала ему Эмер, - что, имея дело с сидами, ты не добыл от них средства для исцеления твоего господина. Позор уладам за то, что они не ищут способа помочь ему. Если бы Конхобар был ранен, или Фергус впал в сон, или Копал Победоносный получил увечье, - Кухулин быстро помог бы им!

И она запела:

- Горе! Тяжкая боль меня охватила

Из-за любимого моего Кухулина,

Сердце и кожа болят у меня,

О, если б могла я помочь ему!

Горе! Сердце мое окровавлено

Страданием за бойца равнин,

Что не может он нынче выйти, как встарь,

На собрание в праздник Самайн.

Пригвожден он к своему ложу

Из-за видения, что предстало ему.

Гаснет голос мой, ослабел совсем

От страдания из-за мук его!

Месяц, зиму, лето, целый год уже,

В вечной дреме злой, без доброго сна,

В тяжком молчанье, слова ласки не слыша,

Лежит, о Лойг, страдая, Кухулин мой!

Быстро собралась Эмер, пришла в Эмайн-Маху, вошла в дом Кухулина и села у его ложа.

- Позор тебе, - сказала она, - что лежишь ты больной из-за любви женщины. От долгого лежания усиливается недуг твой.

Долго говорила она ему так, а потом запела:

- О, восстану от сна, герой Улада!

Восстань скорее, бодрый и крепкий!

Вспомни великого короля Эмайн –

Не мила ему дремота твоя.

Вспомни его могучие плечи,

Рога в доме его, полные пивом!

Вспомни колесницы, что мчатся по равнине,

Игра в шахматы - их геройский бег!

Взгляни па силу его воинов,

На его девушек, благородных и нежных,

На его храбрых царственных вассалов,

На величавых королей его!

Взгляни: подступает уж время зимнее,

Каждый час близит волшебство зимы.

Взгляни на все, что творит она:

Какой долгий холод! Как увяли все краски!

Сон упорный несет хворь, нездоровье,

Долгое лежанье отнимает силу,

Сон чрезмерный вреден, как сытому - пища,

Он вестник смерти, ее брат родной.

Стряхни же дрему, этот отдых пьяных,

Отринь ее силой пламенной воли!

Говорю я это из любви к тебе:

О, восстань скорей, герой Улада!

Приподнялся Кухулин, провел рукой по лицу и стряхнул с себя слабость и оцепенение. Он поднялся совсем и пошел к камню, у которого было ему видение. Там снова явилась ему Либан и опять стала звать его в свою страну.

- Где же обитает Лабрайд? - спросил Кухулин.

- Не трудно сказать, - ответила Либан. И она запела:

Обитает Лабрайд над светлой водою,

Там, где блуждают толпы женщин.

Без труда большого ты туда прибудешь,

Коль отыскать хочешь Лабрайда Быстрого.

Смелая длань его поражает сотни.

Должен быть искусен, кто его опишет.

Чистый пурпур, самый прекрасный, -

Вот цвет лица Лабрайда.

Скалит волчью пасть лютая сеча

Под его острым, красным мечом.

Он сокрушает копья диких полчищ,

Дробит щиты - защиту врагов.

Все тело его-зрящее око,

Он не выдаст в бою товарища.

Первый средь всего своего народа,

Он один сразил многие тысячи.

Этот дивный герой, к врагу беспощадный,

Нынче вторгся в страну Эохайда Иула.

Его волосы - золотые ветви,

Его дыханье - аромат вина.

Этот дивный герой, к врагу беспощадный,

Устремил свой набег в дальние области.

Ладьи состязаются в беге с ковями

Вокруг острова, где обитает Лабрайд.

Свершитель многих на море подвигов-

Лабрайд Быстрой на Меч Руки.

Не похож он вовсе на псов ленивых,

Защищает он многих, охраняя их сон.

Удила коней его - из красного золота.

Все полно у него драгоценностей.

На хрустальных столбах я па серебряных

Стоит тот дом, где Лабрайд живет.

Два короля обитают в нем:

Лабрайд - один, другой - Файльбе Светлый,

Трижды пятьдесят мужей вокруг каждого,

Всех их вмещает один дом.

Каждое ложе - на ножках бронзовых,

Столбы белые позолочены.

Каждое ложе, словно свечой,

Озаряется ярким самоцветным камнем.

Снаружи, пред дверью, со стороны запада,

Там, где заходит солнце вечером,

Пасутся кони с пестрой гривой,

Серой иль темно-пурпурной масти.

Пред другой дверью, со стороны востока,

Стоят три дерева пурпурно-стеклянные,

Птицы на ветвях их сладким пением

Нежат слух детей дома королевского.

Посреди двора стоит дерево,

С ветвей его льется сладкая музыка.

Все из серебра оно, в солнечных лучах

Сияет оно, словно золото.

Трижды двадцать дерев там, чьи ветви

То сплетаются вместе, то расходятся.

Каждое питает триста мужей

Плодами обильными без твердой кожицы.

Есть тайник чудесный у сидов благородных,

Трижды пятьдесят в нем цветных плащей,

К каждому из них с краю прилажена

Ярко сверкающая золотая пряжка.

Есть там бочонок с веселящим пивом

Для обитателей дома этого.

Сколько бы ни пили, не иссякает,

Не убывает - вечно он полон.

Кухулин отправился вместе с ней в ее страну; он захватил с собой и свою колесницу и Лойга - возницу. Когда они прибыли на остров Лабрайда, все женщины там приветствовали его. В особенности же приветствовала его Фанд.

- Что мы будем теперь делать? - спросил Кухулин.

- Не трудно ответить, - сказал Лабрайд. - Мы пойдем взглянуть на войско врагов.

Они приблизились к вражескому войску и окинули его взором; несметным показалось оно им.

- Теперь удались, - сказал Кухулин Лабрайду.

Тот ушел. и Кухулин остался один подле врагов. Его присутствие выдали врагам два волшебных ворона, которых они создали в помощь себе.

И все войско выстроилось сомкнутым строем, так, чтобы нельзя было ворваться в середину его: вся страна, казалось, была занята им.

Рано поутру пошел Эохайд Иул к ручью, чтобы умыть руки. Кухулин узнал его по плечу, просвечивавшему под плащом. Он метнул в него копье, и оно пронзило Эохайда и еще тридцать трех воинов, стоявших позади него. Тогда ринулся на него Сенах Призрак, и долго бились они, но под конец одолел Кухулин и его.

Тем временем подоспел Лабрайд, и враги обратились в бегство пред ними.

Лабрайд попросил Кухулина прекратить побоище. Тогда Лойг сказал ему:

- Я боюсь, как бы господин мой не обратил свой боевой пыл против нас, ибо он еще не насытился битвой. Пойдите и приготовьте три чана с холодной водой, чтобы он остудил в них свой пыл. Он прыгнет в первый чан - и вода закипит в нем, прыгнет во второй - и вода в нем станет нестерпимо горяча; и лишь когда он прыгнет в третий чан, вода станет в меру горячей.

Когда женщины увидали Кухулина, возвращающегося с битвы, Фанд запела ему:

- Дивный герой на колеснице

Возвращается к нам; он безбород и юн,

Прекрасен и славен его победный въезд

Этим вечером после боя в Фидге.

Не нежную песню парус (10) поет

На колеснице, кровью окрашенной:

Слух поражает гром колесницы,

Мерная песня колес звенящих.

Мощные кони мчат колесницу,

Не оторвать мне от них взора:

Я не видала им подобных,

Они быстрее весеннего ветра.

Пятьдесят золотых яблок в руках его,

Он их бросает и ловит на лету. (11)

Не найти короля, ему равного

Ни по кротости, ни по ярости.

На каждой щеке его - два пятнышка:

Одно пятнышко - как алая кровь,

Другое - зеленое, голубое - третье,

Четвертое - нежного цвета пурпура.

Взор его мечет семь лучей света. (12)

Лгут говорящие, будто в гневе он слепнет.

Над прекрасными его очами –

Изгибы черных, как жучки, бровей.

А на голове бойца дивного –

Об этом знает вся Ирландия –

Три сдоя волос разного цвета.

Юн и прекрасен безбородый герой.

Меч в руке его кровавый, разящий.

Рукоять его-серебряная.

Золотые шишки на щите его,

А края щита - из белой бронзы.

Попирает врагов в лютой сече он,

Рассекает поде пламенной битвы.

Средь всех бойцов не найдете вы

Равного Кухулину юному?

Вот пришел в наши края Кухулин,

Юный герой с равнины Муртемне!

Долго ждали его, в встретили –

Мы, две дочери Айда Абрата.

Капли красной крови стекают

По древку копья, что в руке его.

Клич издает он могучий, грозный.

Горе врагам, что его заслышат!

Затем запела Либан, приветствуя его:

- Привет тебе, вепрь победоносный!

О победитель равнины Муртемне!

Высок твой помысел! Гордость бойцов ты!

Цвет воинства! Испытатель мощи!

Готовый к бою с врагами уладов!

Сердце победы! Алый как кровь!

Мил взору женщин твой лик прекрасный!

Привет тебе, Кухулин, алый как кровь!

После этого Кухулин разделил Ложе Фанд и пробыл целый месяц подле нес. По прошествии же месяца он простился с ней. Она сказала ему:

- Куда бы ты ни призвал меня на свиданье любви, я приду.

Вскоре после возвращения Кухулина в Ирландию, он призвал Фанд на свиданье любви в Ибур-Кинд-Трахта. Проведала об этом Эмер, жена Кухулина. Она взяла нож и отправилась в назначенное место в сопровождении пятидесяти женщин, чтобы убить девушку.

Кухулин и Лойг сидели в это время и играли в шахматы, не замечая приближения женщин. Но Фанд увидела их и сказала Лойгу:

- Погляди, о Лойг. что я там вижу!

- Что там может быть? - молвил Лойг и посмотрел. Сказала ему Фанд:

- Оглянись, о Лойг, вазад. Тебя подслушивают прекрасные мудрые женщины. Их грудь разукрашена золотом, и у каждой из них по острому ножу голубой стали в правой руке. Подобны свирепым воинам, устремляющимся в бой, эти прекрасные женщины. Вижу я, это - Эмер, дочь Форгала. Изменила она свой пол и нрав.

Сказал Кухулин, обращаясь к Фанд:

Не бойся ничего. Не тронет тебя она.

Взойди на колесницу, сядь на подушку,

Залитую солнцем, под мою защиту.

Я охраню тебя против всех женщин,

Сколь б их ни было, с четырех концов Улада.

Смелое дело Эмер замыслила,

Дочь Форгала, со своими подругами.

Но она не посягнет на тебя, пока ты со мной.

И, обращаясь к Эмер, он продолжал:

- Я отступаю перед тобой, о женщина,

Как отступают перед друзьями.

Не поражу я копьем жестоким

Твою дрожащую занесенную руку.

Я не выбью из руки твоей тонкий нож.

Слаб твой гнев против нас и беспомощен,

Слишком велика сила моя.

Чтоб склониться перед волей женщины.

- Скажи мне, о Кухулин, - сказала Эмер, - что заставило тебя покрыть меня позором пред лицом всех женщин Улада, пред лицом всех женщин Ирландии, пред лицом всех людей чести? Тайно пришла я сюда, но с твердой решимостью. Ибо, при всей гордости своей, ты не можешь покинуть супругу, как бы сильно ни желал этого.

- Скажи мне, о Эмер,-отвечал Кухулин,-для чего ты хочешь помешать мне побыть немного подле этой женщины? Чиста, благородна, светла, достойна короля эта женщина, что прибыла сюда по великим, широким волнам из-за моря. Прекрасна она собой и из высокого рода, искусна в вышивании и всяком рукоделии, разумна, тверда в мыслях, рассудительна. Богата она конями и всяким скотом, и нет ничего под сводом небесным, чего бы она не сделала ради своего милого друга, как бы трудно ни было ей это, если бы он того пожелал. А ты, Эмер, не сыщешь другого бойца прекрасного, не боящегося ран, победоносного в сече, который был бы равен мне.

- Женщина, к которой ты ныне привязан, - сказала Эмер, - без сомнения, не лучше, чем я. Но поистине: ведь все красное-красиво, новое-бело, высоко лежащее- желанно, все привычное -горько, все недостающее - превосходно, все изведанное - презренно, - в этом вся человеческая мудрость. О супруг мой, некогда была я в чести у тебя, и это могло бы опять быть так, если б ты захотел!

И она впала в великую скорбь.

- Клянусь тебе, - воскликнул Кухулин, - ты мне дорога и будешь дорога мне, пока живешь!

- Значит, ты покидаешь меня? -- спросила Фанд.

- Вернее, меня покидает он, - сказала Эмер.

- Нет! - воскликнула Фанд. - Это меня он покидает. Мне уже давно угрожало это.

Она впала в скорбь и печаль. Стыдно стало ей, что она покинута и так быстро должна вернуться к себе. Страданием стала для нее великая любовь ее к Кухулину, и свою жалобу она излила в песне:

- Теперь должна я двинуться в путь,

Милое место должна я покинуть,

Не по воде своей, - честь зовет меня,

Меж тем как я хотела б остаться.

Не дивись же ты, что мне было б милей

Остаться здесь, рядом с тобой.

Иод защитой твоей, чем возвращаться

В терем свой, к Айду Абрату.

О Эмер, с тобой остается муж твой,

Он покинул меня, жена прекрасная!

Хотя рука моя не достанет его,

Душа будет стремиться к нему.

Много героев сваталось ко мне

И в доме моем и в чаще лесной. –

Я отвергла все их исканья,

Блюдя свою недоступность.

Горе приносит любовь к человеку,

Что от любящей отвращает взор свой!

Лучше уйти, чем оставаться,

Когда не встречаешь к себе любви.

Пятьдесят подруг привела с собою

Ты сюда, Эмер светловолосая,

Чтоб напасть на Фанд, - о поступок злой! –

Чтоб обидеть ее, чтоб убить ее.

Трижды пятьдесят есть подруг у меня,

Красоты великой, мужа не знавших,

В доме моем, и всегда они

Отстранят обиду, защитят меня.

В это время узнал Мананнан о том, что происходит, - о том, что Фанд, дочь Айда Абрата, супруга его, выдерживает неравную борьбу против жен Улада и что Кухулин должен покинуть ее. Он поспешил к ней с востока и разыскал ее. Он приблизился к ней так, что никто, кроме нее одной, не увидел его.

Смущение и раскаяние охватили Фанд, когда она увидела его, и она запела:

Смотрите на Мананнана, сына Лера,

Жителя равнин Эогана Инбира.

Мананнан, высоко стоящий в мире!

Было время, когда я его любила.

Но потом случилось-громкий крик сердца!-

Я его разлюбила ради другого.

Хрупка любовь, идет путем тайным,

Нам не понять его, если 6 и хотели.

Когда была вместе я с сивом Лера

В терему своем, в замке Инбира.

Казалось вам, что ничто на свете

Никогда не разлучит меня с ним.

Когда, прекрасный, он стал моим мужем,

Я была ему верною супругою.

Золотое запястье мне подарил он.

Как выкуп чести, дар свадебной ночи.

Когда шла я к нему, привела с собой

Пятьдесят девушек в пестрых одеждах

И дала ему пятьдесят мужей

Для службы ему, кроме девушек.

Четырежды пятьдесят - то не выдумка! –

Число слуг дома нашего:

Дважды пятьдесят мужей счастливых, здоровых,

Дважды пятьдесят девушек прекрасных, цветущих.

Вижу, по морю скачет сюда ко мне,

Невидимый взору неразумных людей,

Всадник, покрытый пеной морскою;

Нет нужды ему в ладье деревянной.

Вот прискакал он, уже средь нас он,

Лишь тот его видит, кто из племени сидов:

Он своею мудростью видит всех живущих,

Даже когда они далеко от нас.

Такова судьба моя - уже свершилась она.

Нет у нас, женщин, в любви разума;

Тот муж, кого так сильно полюбила я,

Нынче принес мне горькое страдание.

Прощай, Кухулин, мой Пес прекрасный!

Честь зовет меня прочь от тебя.

Если не нашла я того, что хотела,

Моим остается право уйти.

Вот настала минута разлуки.

Не с легким сердцем я удаляюсь.

Тяжело оскорбление, нанесенное мне.

Прощай, о Лойг, сын Риангабара!

Возвращаюсь я к моему супругу,

Который ничем меня не обидит.

Чтоб не сказали, что исчезла я тайно,

Смотрите все, как я удаляюсь.

Окончив речь свою, девушка подошла к Мананнану. Тот приветствовал ее и сказал:

- Добро тебе, девушка! Станешь ли ты теперь ждать Кухулина или последуешь за мной?

- Вот мое слово, - отвечала она. - Есть среди вас двоих один, которого бы я предпочла иметь мужем. Но я последую за тобою и не стану ждать Кухулина, ибо он покинул меня. И еще есть тому причина, о мой милый: подле тебя нет достойной тебя королевы, у Кухулина же есть такая.

Но когда Кухулин увидел, что девушка удаляется с Мананнаном, он воскликнул:

- Что же будет теперь, о Лойг?

- Что будет? - отвечал тот. - Фанд удаляется с Мананнаном, сыном Лера, потому что она не полюбилась тебе.

Тогда Кухулин сделал три великих прыжка вверх и столько же на восток, в сторону Луахайра. И долгое время после этого он жил, не принимая пищи и питья, в горах. Ночевал же он на дороге, ведущей в Мид-Луахайр.

Эмер пошла к Конхобару в Эмайн-Маху и рассказала ему все, что случилось с Кухулином. Тогда Конхобар послал певцов, ведунов и друидов за Кухулином, чтобы они взяли его и привели в Эмайн-Маху. Кухулин хотел сначала убить их. Но они запели перед ним волшебные песни свои, крепко держа его за руки и за ноги, пока не начал проясняться его разум. После этого он попросил пить. Они дали ему напиток забвения. И, выпив его, он забыл о фанд и обо всем, что с ним было. Затем они дали такой же напиток Эмер, ибо и она была в таком же состоянии. Мананнан же потряс своим плащом между Фанд и Кухулином, чтобы они после этого никогда больше не встречались.

Кормак имел у себя в заключении заложников со всей Ирландии. Одним из них был Сохт, сын Фитала. У Сохта был красивый меч с рукоятью из золота и навершием из серебра, с золотым поясом и разукрашенными ножнами; он имел острие, сверкавшее в ночи, как факел. Если бы острием его пригнули к рукояти, он бы снова стал прямым, как дротик. Он разрубил бы волос на воде; он срезал бы волос на голове, не задев кожи; он рассек бы человека надвое так, что одна его половина какое-то время не покинула бы другую. Сохт говорил, что это был Круайдин Крепкоголовый, меч Кухулина; и семья его смотрела на этот меч как на свое родовое наследие, доставшееся им от отцов, что жили прежде них. Между тем был в это время в Таре замечательный дворецкий, чье имя было Дубрен, сын Ургрена. Этот дворецкий упрашивал Сохта продать ему меч; он сказал ему, что каждой ночью у того будут яства с его стола, а у каждого из его свиты будет пищи на четырех человек, во славу меча, и сверх того, полностью его стоимость по оценке Сохта. “Не пойдет, — сказал Сохт, — я не вправе продавать собственность моего отца, покуда он жив”.

Какое-то время все оставалось по-прежнему; Дубрен постоянно заговаривал о мече. Наконец, он пригласил Сохта по одному случаю разделить с ним некую приятную попойку. И Дубрен наказал кравчему хорошенько потчевать Сохта вином и медом, покуда он не опьянеет. Так и было сделано, и Сохт не ведал, где находится, и впал в забытье. Тогда дворецкий взял у него меч и пошел к королевскому златокузнецу, Конну. “Мог бы ты, — сказал он, — вскрыть рукоять этого меча?” — “Мог бы”, — сказал тот. Потом златокузнец взял разобранный меч, вписал имя Дубрена на его стержне и снова сделал меч таким, каким он был прежде.

Так продолжалось еще какое-то время, и дворецкий по-прежнему выпрашивал меч, но не мог заполучить его от Сохта. Тогда дворецкий потребовал меч и взялся добиться своего законным образом: он заявил, что это его собственность, которую у него отняли. Сохт возразил, что подлинный меч — его по праву вместе с его уборами и украшениями и у него есть златокузнец, чтобы подтвердить это. Затем он обратился к своему отцу Фиталу, спрашивая его мнение по делу и умоляя его пойти вместе с ним, чтобы защитить его право на меч. “Я не пойду, — сказал Фитал, — ты должен сам вести свои дела, и не вечно мне быть для тебя третейским судьей, поскольку ты являешься обвинителем в столь многих делах. Говори истину без лжи; на ложь не должно отвечать ложью; но я приду, если тебе не удастся доказать собственность на меч, и мне будет легче изменить ход дела”.

Дело было открыто должным образом перед королем, и Сохту дали возможность доказывать, что меч его. И он дал клятву, что меч был в его семье по наследству и что это его собственность. Затем говорил дворецкий: “Хорошо, о король Кормак; клятва, которую дал Сохт, лжива”. — “Кто подтвердит за тебя, — сказал Кормак, — что это ложь?” — “Вот что,— сказал тот, — если меч мой, мое имя написано на нем, и оно скрыто в рукоятке меча”. Тогда Сохта позвали к Кормаку, который сообщил ему, что было сказано. “Дело приостановлено, — сказал Кормак, — пока это не выяснится, и пусть к нам позовут златокузнеца”. Златокузнец пришел, вскрыл рукоять, и внутри нашли написанное имя дворецкого.

Сохт сказал: “Вы слышали, о люди Эрина, и Кормак вместе с вами, что этот человек признает меч своим. Я передаю владение мечом вместе с его долгами от меня к тебе”. — “Конечно, я признаю, — сказал дворецкий, — собственность на него с его долгами”.

Сохт тогда сказал: “Это меч, который был найден в обезглавленном теле моего деда, и я по сей день не знаю, кто совершил это деяние; и ты, о Кормак, вынеси приговор по этому делу”. — “Этот долг крупнее прочих”, — сказал Кормак. Тогда он присудил за это преступление взять семь кумалов и вернуть меч обратно. “Я признаю, — сказал дворецкий, — происхождение этого меча”; и затем он рассказал по порядку все о своем обмане, и златокузнец сообщил в отношении меча то же самое. На это Кормак приказал взять семь кумалов с дворецкого и еще семь с златокузнеца и сказал: “Это полезное предписание, которое вынес Нере, чтобы вершить справедливый и беспристрастный суд”.

“Поистине, — сказал Кормак потом, — это меч Кухулина, и именно этим мечом был убит мой дед, Конн Ста Битв, рукою Тибрайда Тиреха; об этом сказано так:

С войском храбрых соратников

Затем Кормак и Фитал вынесли приговор по мечу; это Кормак подготовил его. И Кормак присудил меч самому себе как пеню за смерть от него своего деда Конна.

Текст этого сказания содержится в рукописном своде под названием “Книга из Баллимот” (1391 год), куда оно было переписано из более древней “Книги из Навана”. На русский язык переводится впервые. Древность и выразительность этого сказания помогает понять, в каком “вещно-фантастическом” мире жили древние ирландцы, насколько живым был этот мир,— и природный, и культурно-бытовой. Исходя из этого, можно по-другому взглянуть на их эстетизм, который нам кажется грубым и наивным. Но, конечно, “символы, будь то мифы, церемонии или физические объекты почитания, полностью раскрывают свою значимость только внутри отдельной традиции”, а “такое глубинное слияние с древней кельтской традицией ныне уже невозможно” [54, с. 27]. Название “Меч Кухулина” дано нами.

Кормак — сын Арта, внук Конна Ста Битв, известный уже нам верховный король Ирландии III века.

...заложников со всей Ирландии. — “Обмен заложниками был частью нормальных взаимоотношений как внутри племен, так и между различными объединениями” [52, с. 268]. Заложники брались в обеспечение мира и в знак повиновения; Кормак, как верховный король, держал заложников от четырех областей Ирландии — Улада, Коннахта, Мунстера и Лейнстера. Среди сооружений Тары при Кормаке упоминается и Холм Заложников. В одном древнем манускрипте сказано: “Он взял по заложнику из каждой крепости и выставил их в Таре. Холм Заложников из щедрых рук дал заложникам Кормак” [92, р. 2]. “Заключение”, в котором пребывали заложники, относительно, и об этом можно судить по свободе, которой пользуется Сохт, сын Фитала.

Фитал — отец Сохта, был при Кормаке главным брегоном, то есть законоведом и судьей. Обязанностью брегона было “разъяснять обычаи и законы страны в присутствии короля” [80]. Корпорация брегонов имеет очень долгую историю; некогда она выделилась из сословия друидов, которые изначально выполняли у кельтов и судебные функции: “Именно они ставят приговоры почти по всем спорным делам, общественным и частным”, — писал Юлий Цезарь (О Галльской войне, VI, 13). Что касается брегона Фитала, то король Кормак, сам будучи замечательным судьей, имел в лице Фитала мудрого и проницательного советчика. Сохранились “Изречения Фитала”, то есть его моральные, философские и юридические максимы, произнесенные им в присутствии своего покровителя Кормака. Вот, например, какие четыре совета Фитал дал перед смертью своему сыну: “Не брать на воспитание королевского сына; не сообщать опасных секретов жене; не возвышать сына своего слуги; не доверять своей казны сестре на хранение” [80, р. 327—351].

Красивый меч. — В этой истории присутствует то, что можно назвать культом Оружия у кельтов. О6 этом культе свидетельствует не только наличие собственных имен у мечей, щитов и копий, но также описание мыслимых и немыслимых, часто сверхъестественных, качеств этого оружия (см. также примечания к “Финн и призраки”). “И еще в ту пору держали в мечах талисманы, а с клинков вещали демоны, — говорится в сказании „Битва при Маг Туиред", — и все потому, что тогда люди поклонялись оружию, и было оно их защитой” [52, с. 47]. В этом сказании упоминается еще один легендарный меч — меч бога Огмы, найденный им на поле битвы с фоморами; этот меч носил имя Орна. Из многих выписок, свидетельствующих об особом отношении кельтов к оружию, приведем одно место из сказания “Болезнь Кухулина”: “...У каждого воина сбоку висел меч, и, если воин лгал, острие его меча обращалось против него. Так меч был порукой правдивости воина” [16].

Кухулин — главный герой уладского цикла ирландских сказаний, самое главное из которых — эпопея “Похищение быка из Куальнге” [50]. По основной версии его происхождения, Кухулин был рожден земной женщиной по имени Дехтире от бога Луга, Господина всех ремесел; это делает Кухулина “героем” в классическом смысле слова. Кухулин и сам обладал ярко выраженными сверхчеловеческими качествами: особенно известно его “чудесное преображение” в ярости, когда перед нами уже не человек и даже не божество, а некая космическая энергия. С другой стороны, Кухулин — именно кельтский герой, который “обладал многими дарами, но прежде всего — даром мудрости” (как говорится о нем в сказании “Сватовство к Эмер”) (16]. Есть указания на то, что Кухулин вовсе не был “богатырем”: в сказаниях его называют “маленьким бешеным гномом”, а еще “темным, хмурым человечком, самым красивым из мужей Ирландии”. Жизнь этого удивительного полубога, от его рождения до гибели, последовательно описана в уладском цикле сказаний, который, благодаря А. А. Смирнову и С. В. Шку-наеву, был в основном переведен на русский язык. Считается, что Кухулин жил в I веке до н. э., за двести лет до Кормака. Ко времени Кормака Кухулин уже был легендой.

Меч Кухулина — один из ряда чудесных мечей кельтской традиции, которая первым “по старшинству” называет меч бога Нуаду, принесенный в Ирландию Племенем Богини Дану в числе четырех чудесных вещей: Камень Фаль, Копье Луга, Котел Дагда и Меч Нуаду. Заключительным звеном череды таких мечей можно считать Эскалибур (Каледвулх, или Каледболг) — меч короля Артура. Чудесные мечи, шире — орудия, а еще шире — Вещи, делают кельтскую традицию, если так можно выразиться, чудесно-вещной; все подобные предметы “нашли применение” в культуре и традиции европейского Средневековья.

...взять семь кумалов... — Кумал (наложница) — древняя единица измерения стоимости, которая изначально была равна женщине-рабыне, а затем — трем молочным коровам. В кумалах измерялся, например, любой платеж, будь то выкуп невесты или пеня за преступление (эрик).

Нере — сам судья, он был сыном легендарного “основателя ирландского правосудия” Моранна, жившего во времена Кухулина, в I веке до н. э. — I веке н. э. и знаменитого своим “Золотым Воротником”: этот Моранн ввел в обычай затягивать на шее обвиняемого нечто вроде ошейника, чтобы установить истину. Когда он говорил правду, ошейник ниспадал с него на землю; а когда лгал, ошейник затягивался вокруг шеи так, что из него и дух вон. Ошейник этот, или воротник, назывался “истиной господства”, был, очевидно, золотым и притом “одушевленным”. Что же касается Нере, сына Моранна, то “предписание”, вынесенное им, которое упоминает в тексте король Кормак, видимо, заключалось в том, чтобы брать пеню не только с проигравшей стороны, но и с лжесвидетеля.

Тибрайд Тирех — сын Мала, король Улада (Ульстера), который в порядке кровной мести убил в 157 году Конна Ста Битв. Отец Конна, Федлимид, перед этим убил отца Тибрайда, Мала. В хрониках записано: “Тибрайд Тирех Сильный, от которого пал Конн благовидный, величавый...” Существует легенда, что Тибрайд, чтобы совершить это убийство, нанял пятьдесят мужчин, переодетых женщинами. Известно, однако, что король Улада сам был недолговечен и вскоре погиб. Меч, которым он убил Конна, как выяснилось, принадлежал Кухулину — главному герою Улада.

Люди Коннахта. — Королевства на западе Ирландии были непримиримыми врагами Улада, о их противостоянии повествует весь цикл Кухулина; поэтому коннахтцы были союзниками короля Тары.

...как пеню за смерть... — У кельтов был обычай, по которому преступник за свое преступление выдавался головой (см. также сказание “Мог Эйме”). На меч Кухулина смотрят не столько как на орудие, сколько как на самого убийцу, что свидетельствует об “одушевленности” оружия в восприятии кельтов. Поэтому же в тексте говорится о передаче меча “вместе с его долгами”. Меч, таким образом, предстает как живой участник тяжбы, в конечном счете как обвиняемый.

Однажды Брикрен Злоязычный задумал задать великий пир в честь Конхобара, сына Несс, всех воинов и всех знатных мужей Улада. Целый год он провел в приготовлениях к пиру и построил большой дом в крепости Рудрайге, очень похожий на дом Алой Ветви в Эмайн, но превзошедший все дома в Ирландии размерами, удобством, роскошью колонн, облицовки, резьбы и других украшений, о чем сразу же заговорили по всей Ирландии. Внутри он был точь-в-точь как питьевая зала в Эмайн, и в нем было девять перегородок от очага до стены, все из бронзы, золоченые и тридцати футов высотой. В передней части залы стояло на возвышении кресло Конхобара, украшенное бриллиантами и другими драгоценными каменьями всех цветов и оттенков, которые сверкали так же ярко, как золото и серебро, и ночь превращали в день. Рядом стояли двенадцать кресел для двенадцати героев Улада.

Не меньше, чем на дерево и каменья, дивились люди на строительных дел мастеров, ведь одно бревно везли шесть коней и один столб ставили шесть мужей. Тридцать самых искусных мастеров Ирландии присматривали за постройкой.

Брикрен приказал устроить для себя солнечную комнату на одном уровне с креслом Конхобара и креслами героев и украсил ее как нельзя лучше, застеклил по одному окну на каждой из стен, чтобы всех видеть в зале, ибо знал он, не сидеть ему рядом с героями Улада.

Когда зала и комната были готовы, он приказал принести занавеси и покрывала, кровати и подушки, мясо и вино и всего вдоволь, а сам отправился в Эмайн Маха звать на пир Конхобара и его воинов.

Случилось так, что все мужи Улада были в Эмайн Маха. Они приветливо поздоровались с Брикреном и усадили его рядом с Конхобаром.

— Я зову вас на пир, — сказал Брикрен.

— Что ж, я приму твое приглашение, если его примут все улады. — ответил Конхобар.

Однако Фергус, сын Ройга, и другие заявили:

— Мы не поедем. Если мы поедем, мертвых у нас станет больше, чем живых, потому что Брикрен всех нас перессорит.

— Хуже будет, если вы не приедете, — пригрозил им Брикрен.

— А что ты сделаешь?

— Тогда точно перессорю, — сказал Брикрен, — королей и вождей, славных героев и простых воинов, пока вы все не перебьете друг друга. А если не выйдет, тогда поссорю матерей с дочерьми. Не выйдет это — всех жен Улада, чтобы они подрались друг с дружкой.

— Пожалуй, нам лучше принять приглашение, — сказал Фергус.

— Посоветуемся с вождями, — предложил Сенха, сын Айлиля.

— Недоброе случится, если мы не решим, как нам быть, — сказал Конхобар.

Мужи собрались на совет, и первым заговорил Сенха:

— Во избежание беды ты, Конхобар, должен защитить себя от Брикрена, если собираешься ехать к нему. Приставь к нему восемь мечников, и пусть он покинет дом, когда накроет столы.

Фербер Фербесон, сын Конхобара, отправился к Брикрену.

— С радостью все исполню, — сказал он. Мужи Улада покинули Эмайн — и король, и его свита, и его войско.

Брикрен же стал думать, как ему обмануть стражников и поссорить уладов. Первым делом он решил поговорить с Лойгайре Буадахом, сыном Конала, сыном Илайта.

— Доброго здравия тебе, Лойгайре Победитель, безжалостный молот Бреги, огненный молот Меата! Почему ты не первый из первых героев Улада?

— Могу быть и первым, если захочу, — ответил ему Лойгайре.

— И будешь, — сказал Брикрен, — если сделаешь, как я тебя научу.

— Сделаю.

— Ты станешь первым героем Ирландии, если сумеешь отвоевать долю победителя на моем пиру. За нее надо побороться, — продолжал он, — потому что она дорогого стоит. В ней много вина и в любое время покои в моем доме, в которых легко разместятся три добрых воина Улада, и семилетний боров, с рождения кормленный одним молоком, и вкусная еда весной, и творог со сладким медом летом, и орехи с хлебом осенью, и мясо с супом зимой. И еще семилетний бычок, вскормленный материнским молоком и сладкой травой, и пять дюжин сладких медовых пирогов. Такая доля победителя в моем доме. Ты же лучший из лучших в Уладе, и она по праву принадлежит тебе. Возьми ее. Когда день сменится вечером и пир будет в самом разгаре, пусть придет твой возница и возьмет твою долю победителя.

— Клянусь, если кто ему помешает, умрет на месте! — воскликнул Лойгайре.

Брикрен обрадовался, что у него так легко все получилось, и долго смеялся над Лойгайре Буадахом. Потом он подошел к Коналу Кернаху.

— Доброго здравия тебе, Конал, — сказал он, — герой многих битв и сражений, не раз побеждавший в бою героев Улада. Когда мужи Улада пересекают чужие границы, ты всегда на три дня и три ночи впереди, и позади тебя уже много рек и бродов. Ты стоишь на страже Улада, и ни один враг не минует тебя незамеченным ни справа, ни слева, ни сверху, ни снизу. Почему бы тебе не быть первым из первых?

Ловко Брикрен обошел Лойгайре, но с Коналом Кернахом ему понадобилось вдвое больше ловкости. Убедившись, что Конал не прочь ввязаться в ссору, Брикрен догнал Кухулина.

— Доброго здравия тебе, Кухулин, победитель Бреги, сияющее знамя Лайфе, любимец Эмайн, баловень жен и девиц. Давно уже ты не Кухулин, ибо ты первый из первых героев Улада. Твое слово в спорах и ссорах главное, твой суд справедлив, всем владеешь ты, о чем только могут мечтать мужи Улада. Храбр и доблестен ты без меры, и подвигам твоим нет равных. Почему же ты не берешь себе долю победителя, если ни один из мужей Улада не может сравниться с тобой?

— Клянусь! — вскричал Кухулин. — Если кто пожелает отнять ее у меня, поплатится головой!

Довольный Брикрен отошел от него и как ни в чем не бывало присоединился к войску, словно не задумал он поссорить первых героев Улада между собой.

Когда они наконец добрались до места, каждый занял положенное ему место в пиршественной зале. В одной половине дома расположились Конхобар и его свита, в другой — жены уладов.

Вместе с Конхобаром за стол сели Фергус, сын Ройга, Кельтхайр, сын Утехайра, Эоган, сын Дуртакта, Фиаха и Фихайг, сыновья короля, Фергус, сын Лета, Кускрайд, Сенха, сын Айлиля, три сына Фиахаха, которых звали Рус, Даре и Имхад, Муинремар, сын Кеиргинда, Эрге Эхбел, Амергин, сын Эсаита, Менд, сын Салхаха, Дубтах Доэл Улад, Ферадах Финд Фектнах, Феде лит, сын Илайра Хетинга, Фурбайде Фербенд, Ро-хад, сын Фатхемона, Лойгайре Буадах, Конал Кернах, Кухулин, Конрад, сын Марнаи, Эрк, сын Феделита, Айолан, сын Фергуса, Финтан, сын Найала, Кетерн, сын Финдтайна, Фа-кина, сын Сенкада, Конла-лжец, медоворечивый Айлиль, знатные мужи Улада, а еще юноши Улада и барды Улада.

Пока шли приготовления к пиру, музыканты развлекали воинов, но едва был накрыт стол, как король приказал Брикрену удалиться, и воины с мечами повели его к двери, но на пороге Брикрен остановился и крикнул:

— Доля победителя в моем доме дорогого стоит. Пусть ее возьмет себе первый из первых героев Улада!

С этими словами он ушел.

Распорядители поднялись со своих мест, чтобы оделить всех вином и мясом, и вместе с ними поднялся Кедланг, сын Риангабра и возница Лойгайре Буадаха.

— Подайте долю победителя Лойгайре Буадаху, потому что она принадлежит ему но праву.

Тотчас вскочил со своего места Ид, сын Риангабра и возница Конала Кернаха, и потребовал отдать долю победителя Коналу Кернаху.

Не уступил им и Лаэг, сын Риангабра и возница Кухулина.

— Доля победителя принадлежит Кухулину. Мужи Улада покроют себя позором, если не отдадут ее ему, потому что он самый храбрый из храбрых в Уладе.

— Это неправда, — сказал Конал.

— Это неправда, — сказал Лойгайре.

Они повскакали со своих мест, схватили мечи и щиты и набросились друг на друга. Тогда в одной половине залы словно вспыхнул пожар, так сверкали мечи и копья, а в другой стало белым-бело от белых щитов. Всех охватил страх. И все были на ногах. Ярость охватила Конхобара и Фергуса, сына Ройга, когда они увидели, как двое напали на одного, как Конал и Лойгайре вступили в бой с Кухулином. Однако никто не посмел вмешаться, пока Сенха не шепнул Конхобару:

— Пора тебе сказать свое слово.

Конхобар и Фергус вышли на середину и встали между славными мужами Улада, которым пришлось опустить мечи.

— Послушаетесь вы меня? — спросил Сенха.

— Да, — сказал Кухулин.

— Да, — сказал Конал.

— Да, — сказал Лойгайре.

— Вот мой совет вам. Сегодня мы разделим долю победителя поровну, а потом вас по справедливости рассудит Айлиль, король Коннахта, ибо мужам Улада лучше решать свой спор в Круахане.

Все вновь расселись по своим местам и подняли заздравные чаши. Ничто больше не нарушало воцарившегося веселья.

Брикрен и его жена все это время были в верхнем покое и наблюдали за тем, что происходило в зале. Раздосадованный Брикрен, которому не удалось поссорить мужей Улада, задумался о том, как ему поссорить жен Улада. Пока он думал, Федел Чистое Сердце вместе с пятьюдесятью другими женами покинула залу. Брикрен поспешил за ней.

— Доброго здравия тебе, жена Лойгайре Буадаха! Не зря называют тебя Федел Чистое Сердце, ибо всем ты взяла, и лицом, и мудростью, и знатностью. Сам Конхобар, король Улада, твой родич. Лойгайре Буадах — твой муж. Первой ты должна входить в залу, ибо ты первая из первых жен Улада. Если ты сегодня раньше других переступишь порог залы, быть тебе навеки королевой над женами Улада.

Федел пошла дальше, а следом за ней из залы вышла Лендабайр Благодатная, дочь Эогана, сына Дуртакта, и жена Конала Кернаха.

Брикрен поспешил к ней.

— Доброго здравия тебе, Лендабайр. Не зря называют тебя Благодатная, ибо к тебе обращают взоры и сердца мужи со всей земли. Нет никого красивее тебя. И если твой муж первый из первых мужей Улада, то ты по праву первая из первых жен Улада.

Брикрен ловко улестил Федел, но, чтобы улестить Лендабайр, ему понадобилось вдвое больше ловкости.

Потом вышла из залы Эмер и с нею пятьдесят жен.

— Доброго здравия тебе, Эмер, дочь Форгала Манаха, жена первого из первых мужей Улада! Не зря называют тебя Эмер Прекрасные Волосы. Короли и вожди Ирландии ссорятся из-за тебя друт с другом. Как солнце затмевает звезды, так ты затмеваешь других жен красотой лица, знатностью рода, молодостью, добрым именем, мудростью и красноречием...

Ловко Брикрен улестил Федел и Лендабайр, но вдвое больше ловкости понадобилось ему, чтобы улестить Эмер.

Когда Федел, Лендабайр и Эмер сошлись вместе, они не знали, что Брикрен говорил со всеми тремя.

Они отправились в обратный путь и поначалу шли медленно, словно не было у них никаких задних мыслей. Но постепенно они все убыстряли и убыстряли шаг, а возле самого дома подхватили юбки и побежали что было мочи, ибо поверили Брикрену и пожелали возвыситься. Шуму от них было не меньше, чем от сорока повозок. Дом пошатнулся, и мужи схватились за оружие, когда их бросило друг на друга.

— Стойте! — крикнул Сенха. — Это не враги. Это опять проделки Брикрена. Теперь он подбил жен на ссору. Клянусь, если не закрыть перед ними дверь, то лучше уж быть мертвым, чем живым!

Привратники поспешили исполнить приказ, однако Эмер, опередившая других жен, изо всех сил уперлась спиной в дверь и стала кричать, чтобы ей открыли, пока ее не догнали Федел и Лендабайр. Мужи повскакали со своих мест, чтобы прийти на выручку своим женам.

— Недобрая ночь предстоит нам! — вскричал Конхобар и с такой силой ударил серебряным жезлом о бронзовый столб, что все тотчас расселись по своим местам.

— Угомонитесь, — сказал Сенха. — Нас ждет словесная битва, а не битва мечей.

После этого три жены под защитой своих мужей начали знаменитую битву слов прекрасных жен Улада.

Первой заговорила Федел Чистое Сердце, и она сказала так:

— Мать, носившая меня под сердцем, была свободной и знатной женой, ровней моему отцу, и в жилах у меня течет кровь королей, отчего воспитывали меня, как королевскую дочь. Я красива лицом и телом, благонравна, учтива и храбростью не уступаю доблестному воину. Посмотрите на моего мужа Лойгайре! Разве мало его красные руки сделали для Улада? Он один стережет границы от врагов. Он — наша защита. Он — первый из первых. Его победы славнее побед других героев. Почему же мне, прекрасной и веселой Федел, не вступить сегодня первой в пиршественную залу?

Второй заговорила Лендабайр, и она сказала так:

— Я тоже красива, мудра и учтива, и это я должна первой войти в пиршественную залу.

Мой муж — непобедимый Конал. Гордо поднята его голова, когда он идет в бой. И гордо поднята его голова, когда он возвращается победителем с головами своих врагов.

Он всегда готов биться за Улад. Все броды под его защитой. Он — герой из героев.

Кто посмеет оспорить храбрость сына благородного Амергина? Конал ведет за собой храбрых мужей Улада.

Все взгляды устремлены на славную Лендабайр! Так почему бы мне не переступить первой порог королевской залы?

Третьей заговорила Эмер, и она сказала так:

— Ни одна из жен не сравнится со мной в красоте и мудрости. Ни одна не сравнится со мной в блеске глаз, доброте, благонравии и здравомыслии.

Никто не умеет радоваться и любить сильнее, поэтому все мужи Улада желают меня и все держат меня в своих сердцах. Будь я доступна им, завтра их жены остались бы без мужей.

Кухулин — мой муж. Если он пес, то сильный пес. Кровь на его копье, кровь на его мече, его белое тело черно от крови, его нежная кожа вся в шрамах от мечей и копий.

На запад устремлен его огненный взор. Нет защитника у Улада надежнее его! Повозка у него красная, и подушки в повозке тоже красные. Как лосось, прыгает он, совершая геройский прыжок. И черный подвиг, и слепой подвиг, и подвиг девятерых на его счету. Если выходит против него воинство, он его побеждает. И спасает гордые воинства от гибели. И находит радость в страхе врагов.

Ваши герои не стоят и травинки под ногами моего мужа Кухулина. И жены отворачиваются, едва завидя их. Мой муж — алая чистая кровь, а они — нечистоты, для которых жалко пучка травы.

Прекрасные жены Улада похожи на коров, когда стоят рядом с женой Кухулина.

Выслушав речи жен, Лойгайре и Конал бросились на стены и пробили в них дыры в свой рост, а Кухулин высоко поднял ближайшую стену так, что стали видны небо и звезды.

Первой вошла в залу Эмер и следом за ней пятьдесят жен, которые были с нею. А за ними и те дважды пятьдесят жен, которые сопровождали Федел и Лендабайр, которым было не под силу сравниться с Эмер, как их мужьям было не под силу сравниться с Кухулином.

Со всего маху Кухулин опустил стену, и она на семь футов ушла в землю, отчего дом перекосило и Брикрен с женой выпали во двор в самую грязь, где собаки рыли землю в поисках отбросов.

— Горе мне! — крикнул Брикрен. — Враги!

Когда он вскочил на ноги и увидел, что сталось с его домом, то хлопнул в ладоши и как был весь в грязи побежал в залу. Поначалу его никто не узнал, и тогда он вышел на середину и сказал:

— Горе мне, мужи Улада, что решил я задать для вас пир! Дороже всего на земле мне мой дом, поэтому кладу на вас заклятье: не нить вам, не есть и не спать, пока вы не уйдете из моего дома тем же путем, каким вошли в него.

Все вместе взялись мужи Улада за стены, но дом даже не покачнулся.

— Что нам делать?

— Делать нечего, — сказал Сенха. — Придется просить Кухулина.

Тогда мужи взмолились, чтобы Кухулин вытащил стену из земли, и громче всех кричал Брикрен:

— О король ирландских героев, если ты не поставишь дом как следует, никто его не поставит!

Пожалел Кухулин голодных воинов. Он встал, но с первой попытки и у него ничего не вышло. Тогда он рассердился, и над головой у него вспыхнул геройский огонь. Изо всех сил потянул он за стену так, что ребра у него разошлись и между ними могла бы поместиться нога мужа. Стена встала на место, и дом снова был, как прежде.

Улады вспомнили о мясе и вине. На одной стороне пировали могучие мужи во главе с Конхобаром, королем из королей Улада, а на другой стороне их жены — Федел Девяти Обличий (девять разных обличий она могла принять, и одно было прекраснее другого), и Финдхаем, дочь Катбада и жена Амергина Железная Челюсть, и Деборгил, жена Лугайда Краснополосно-го, и Эмер, и Федел Чистое Сердце, и Лендабайр, и другие знатные жены, всех и не перечислить.

Вскоре, однако, вновь поднялся шум. Это жены принялись расхваливать своих мужей. Не дожидаясь, пока их спор перейдет в ссору, встал со своего места Сенха, сын Айлиля, потряс веткой с колокольчиками и сказал так:

_ Хватит с вас одной битвы слов, а не то ваши мужья побелеют от ярости и тоже накинутся друг на друга.

По вине жен разбиваются щиты мужей, и они идут сражаться и убивать друг друга.

По вине жен мужи творят несообразное, рушат то, что не составить вновь, сносят с лица земли то, чего не вернуть. Уймитесь, жены героев! А не то накличете беду на свою голову!

Эмер ответила ему:

— Сенха, есть у меня право говорить, потому что я — жена первого из первых героев, который всех превосходит красотой, мудростью, красноречием, ибо он многому учился у многих!

Никто не в силах превзойти его в подвигах, ни в нагрудном подвиге, ни в яблочном подвиге, ни в призрачном подвиге, ни в кошачьем подвиге, ни в красно-вихревом подвиге, ни в копий-ном подвиге, а еще в быстром ударе, и в огненном дыхании, и в геройском крике, и в колесном подвиге, и никто не бросается так на острые шипы, как он.

Никто не сравнится с ним в юных летах, в красоте, в уме, в знатности, в сладкоречии, в храбрости, в доблести, в живости, в ловкости. Никто не сравнится с ним в охоте и в беге, в силе, в победах и в величии. Нет на всей земле мужа, который стоял бы вровень с Кухулином.

— Эмер, если то, что ты говоришь, правда, — сказал Конал Кернах, — пусть поднимется твой герой, и мы все поглядим, на что он способен.

— Ну уж нет, — вздохнул Кухулин. — Я устал. Вот наемся и высплюсь, а там посмотрим.

Правду сказал Кухулин. Утром того самого дня он увидел возле серого озера, где Слиаб Фуат, Серого коня из Махи. Едва тот вышел из озера, как Кухулин обхватил его руками за шею и проскакал на нем всю Ирландию, прежде чем привел его, но уже послушного своей воле, обратно в Эмайн. Точно так же он укротил Черного Канглайна из черного озера Канглен.

Он сказал:

— Сегодня Серый конь из Махи прокатил меня по великим равнинам Ирландии, по Бреги Меат, приморскому болоту Му-иртемне Маха, Мой Медбе, по Курех Клейтех Керне, Лиа в Линн Локарне, Фер Фемен Фергне, Курос Домнанде, по Рос Ройгне и Эо. И теперь я хочу есть и спать. Клянусь, кто помешает мне, горько пожалеет об этом.

— Шутка слишком затянулась, — сказал Брикрен. — Пусть несут мясо и вино, а битву жен отложим на потом.

Так они и сделали. Три дня и три ночи мужи и жены Улада ели, пили и веселились до упаду.

Попировав, мужи и жены Улада возвратились в Эмайн, и с новой силой разгорелся спор между Коналом, Лойгайре и Кухулином за долю победителя. Пришлось вмешаться Конхобару и его мудрым советникам. Конхобар повелел героям отправляться в Круахан, что в Коннахте, чтобы рассудили их Айлиль и Медб.

— А если и они вам не указ, — сказал он, — то поезжайте к Курой, сыну Даре, в Слиаб Мис, что в Мунстере. Он рассудит вас по совести. Курой честен и справедлив, его дом всегда открыт для гостей, его рука крепка в бою, он все понимает и никого не боится, как настоящий король. Он даст вам мудрый совет, но только спрашивать его должен храбрый человек, ибо он сведущ в колдовстве и умеет то, чего никто не умеет.

— Сначала мы поедем в Круахан, — решил Кухулин.

— Согласен, — сказал Лойгайре.

— Едем, — заторопился Конал Кернах.

— Пусть первыми приведут твоих коней и первой запрягут твою повозку, — Кухулин сказал Коналу. — Поезжай первый.

— Мне это не нравится, — возразил Конал.

— Все знают, как упрямы твои кони и как ненадежна повозка, — заявил Кухулин. — Она такая тяжелая, что оставляет следы, по которым тебя и через год можно найти.

— Ты слышишь, Лойгайре? — завопил Конал. — Поезжай ты первый!

— Не смеши меня, — отозвался Лойгайре. — Никто быстрее меня не приедет к броду, и никто быстрее не отразит даже тучу летящих копий. Однако я предпочитаю узкие тропинки, и лучше мне не встречать другие повозки, чтобы не пугать воинов, которым всего-то и надо, что проехать мимо.

С этими словами Лойгайре запряг коней и прыгнул в повозку. Он направился на запад через Маг-да-Габал, равнину Двух Вил, через Бернайд-на-Форайре, Смотровую Брешь, через брод Карпат Фергус, через брод Морриган по направлению к Кар-тунд Клуана-да-Дам, Рябиновый Луг Двух Волов, через Дан-делган, Маг Слисех, Голую равнину и Бреги. Немного прошло времени, прежде чем его догнал Конал Кернах с другими доблестными мужами Улада.

Кухулин же не спешил, забавляя жен Улада своими подвигами. Девять подвигов он совершил с яблоками, девять — с копьями, девять — с ножами, не дав им ни разу упасть или коснуться друг друга. А еще он взял у них трижды пятьдесят иголок и подбросил их вверх одну за другой так, что каждая следующая вдевалась в глазок предыдущей. Потом он отдал женам их иголки.

Тем временем Лаэг везде искал его, а когда нашел, то принялся пенять ему:

— Жалкий слепец, совсем не осталось в тебе храбрости! Никогда не получишь ты долю победителя, потому что Конал и Лойгайре раньше тебя явятся в Круахан.

— Не думал я ехать, Лаэг, — признался Кухулин. — А теперь готовь повозку.

Лаэг запряг коней, и они отправились в путь.

К этому времени два героя Улада уже добрались до Маг Брег, Великолепного Луга, однако Кухулин, подстрекаемый Лаэгом, так мчался на Сером коне из Махи и Черном Кинглайне через Слиаб Фуат и Бреги, что догнал их задолго до Круахана.

Улады не жалели коней, под копытами которых сотрясалась земля. В Круахане оружие падало со стен на пол, и люди трепетали, как тростник на берегу реки.

Медб сказала на это:

— С тех пор как я в первый раз приехала в Круахан, ни разу не упомню такого грома, а ведь на небе ни облачка.

Финдабир Прекрасные Брови, дочь Айлиля и Медб, встала с кресла и поднялась в свой солнечный покой над большими воротами, чтобы посмотреть, кто едет. У нее было орлиное зрение.

— Матушка, я вижу повозку.

— Какая она? — спросила Медб. — Какого цвета впряженные в нее кони? Ты знаешь воина, который сидит в ней?

— Вижу! Вижу! — воскликнула Финдабир. — Два коня впряжены в повозку. Оба серые в яблоках и не уступают друг другу ни в росте, ни в красоте, ни в беге. Уши у них прижаты, головы высоко подняты, ноздри раздуты, лбы широкие и груди тоже, гривы и хвосты кудрявятся, и шаг у обоих ровный и быстрый. Повозка сделана из хорошего дерева и вся блестит. Еще я вижу два черных колеса и упряжь, украшенную серебром. Сидит в ней муж с рыжими волосами и длинной бородой, разделенной надвое, как вилы. На нем алый с золотом плащ. Бронзовый щит окаймлен золотой полосой. В руке у него копье, а на голове шапка из перьев невиданных птиц.

— Знаю, кто это, — откликнулась Медб. — Друг королей, всегдашний победитель в битвах, буря в войне, огонь в споре, нож в победе, который разрежет нас на куски. Могучий Лойгайре Красная Рука. Его меч рубит людей, как нож режет лук. И кулак его бьет не слабее, чем волна бьет берег. Клянусь богами моего народа, коли Лойгайре Буадах в ярости и едет драться с нами, то, как лук срезают близко к земле, так и нас он срежет, и многих других в Круахане, если не умилостивим мы его богатыми подношениями.

— Матушка! — крикнула Финдабир. — Я вижу еще одну повозку. И она не хуже первой.

— Расскажи мне о ней, — приказала Медб.

— Один впряженный в нее конь — рыжий. Широкими прыжками одолевает он броды и реки, горы и долины, и быстр он, как птица. Мне не уследить за ним. Другой конь гнедой. На полном скаку перепрыгивает он через поля между горами и скалами, и дубы ему не помеха. Куда-то торопится он. Повозка из хорошего дерева и вся изукрашена, колеса из сверкающей бронзы, и упряжь блестит серебром.

В повозке прекрасный обликом муж с длинными волнистыми волосами, щеки у него белые с ярким румянцем, и рубаха на нем белая, чистая, плащ — синий с алым, щит у него коричневый с желтым и по краю отделан бронзой. В руке у него сверкающее копье, а на повозке покрывало из перьев невиданных птиц.

— Знаю я, кто это, — отозвалась Медб. — Рык льва, огонь, который убивает, как острый камень. Привычно ему складывать голову к голове, из одной битвы бросаться в другую. Как форель режут острым камнем, так нас взрежет сын Финдкоем, если он в ярости.

Клянусь всеми клятвами моего народа, как пятнистых рыбин бьют на красном камне железными прутьями, так нас побьет Конал Кернах, если он решил пойти против нас.

— Я вижу еще одну повозку! — крикнула Финдабир.

— Рассказывай! — приказала Медб.

— В нее впряжены два коня под стать друг другу. Уши у них прижаты, головы подняты. Это красивые и сильные кони, ноздри у них раздуты, лбы широкие, гривы и хвосты завиты. Когда они идут шагом, комья земли вылетают у них из-под копыт, как стаи птиц, а когда бегут — пар вырывается из ноздрей и огонь из пасти. Один конь серый, легкий, стремительный. Другой — черный, с маленькой головой, и ни в чем не уступает первому. Весело скачут они рядом, словно туман в горах, олень на холме, заяц на равнине или зимний ветер в ночи.

Повозка сделана из самого лучшего дерева, колеса у нее железные, упряжь сверкает серебром, бронзой и золотом.

В повозке сидит усталый муж с потемневшим лицом, прекраснее которого не сыщешь во всей Ирландии. На нем алая туника, на груди пряжка из золота, а поверх плащ с белым капюшоном, украшенным золотом. Брови у него черные, как черна земля под ногами, глаза семи цветов и волосы тоже, а во взгляде у него любовь и пламя. На коленях он держит меч с золотой рукоятью, под рукой у него копье с острым наконечником, а на спине висит алый щит с серебряным ободком и золотыми фигурками зверей.

Впереди сидит возница. Он высокий, худой и весь в веснушках. У него рыжие волосы, на них золотой венец. На нем короткий плащ, и в руках, голых по локоть, он держит вожжи.

— Воистину то были капли перед ливнем, — сказала Медб. — Знаю я этого мужа. Он — как шум разгневанного моря, как огромная волна, в которой безумие дикого зверя, поднятого охотниками. Во время битвы он мчится прямо на врагов, и в его крике они слышат свою смерть. Он совершает подвиг за подвигом и кладет одну голову на другую, не считая. Его имя славят в песнях. Как на мельнице растирают солод в порошок, так нас разотрет по земле Кухулин.

Клянусь клятвой моего народа, — продолжала Медб, — если мельница с десятью жерновами растирает солод в пыль, то он и вовсе сотрет нас с лица земли, будь даже с нами целое воинство, если гнев не оставит его.

— Как скачут остальные улады? — спросила Медб. Финдабир ответила ей:

— Рука к руке, плечо к плечу, колесо к колесу. Так они скачут. Их кони словно гром в небе, словно волны, поднятые бурей, и земля дрожит под их копытами.

— Пусть наши жены принесут много холодной воды в бадьях, постелят мягкие ковры, нажарят вкусного мяса, сварят лучшего эля. Открывайте ворота, встречайте их по-доброму, и они не причинят нам зла.

Медб сама вышла во двор. И с ней трижды пятьдесят юных девиц с тремя бочками холодной воды, в которой она решила остудить воинственный пыл героев.

Потом она спросила их, будут они жить в одном доме или порознь, каждый в своем.

— Каждый в своем, — ответил Кухулин.

Прискакали остальные улады. Их тоже встретили Медб и Айлиль со всеми своими чадами и домочадцами и предложили им еду и постель.

Вышел вперед Сенха и поблагодарил Медб и Айлиля за гостеприимство.

Улады поспешили следом за хозяевами во дворец, и все нашли себе пристанище. Тем временем музыканты услаждали слух гостей музыкой. Конхобар и Фергус, сын Ройга, остались в покоях Айлиля, а еще бьшо девять покоев, и пировали там три дня и три ночи.

Когда все отпировали, Айлиль спросил Конхобара, что привело его в Круахан. Сенха ответил вместо Конхобара и все рассказал ему о ссоре жен, желавших первыми войти в пиршественную залу, и о ссоре мужей, желавших забрать себе долю победителя.

— Рассуди их, — попросил Сенха. Айлилю это не понравилось.

— Не в добрый час недобрый друг вспомнил обо мне.

— Нет никого справедливее тебя, — стоял на своем Сенха.

— Мне надо подумать, — сказал Айлиль, требуя отсрочки.

— Не думай слишком долго, — попросил его Сенха. — Кто защитит нас, если нет с нами наших героев?

— Три дня и три ночи.

— Три дня не повредят дружбе, — согласился Сенха.

Лойгайре, Конал и Кухулин остались ждать суда Айлиля, а остальные улады отправились в обратный путь, благодаря Медб и Айлиля и ругмя ругая злонравного Брикрена, затеявшего всех поссорить между собой.

В тот же вечер в честь трех героев Медб и Айлиль задали пир не хуже того, который задал уладам Брикрен, но только пировать герои должны были втроем. Едва стемнело, в залу ворвались отпущенные из пещеры сидов чудовища в обличии кошек. Конал и Лойгайре подскочили до потолка и до самого утра просидели на стропилах, забыв о мясе и вине.

Один Кухулин не встал с кресла. Едва чудовище приблизилось к нему, как он ударил его мечом, и, хотя меч соскользнул с каменной головы, чудовище больше ни разу не пошевелилось. Кухулин всю ночь не сводил с него глаз.

С первыми лучами солнца воинственные кошки исчезли, а потом пришел Айлиль, от которого ничего не укрылось.

— Теперь Кухулин может взять долю победителя? — спросил он Конала и Лойгайре.

— Нет, — ответили они в один голос, — потому что мы вышли сражаться с воинами, а не с кошками.

— Придется вам тогда, — сказала Медб, — эту ночь провести в доме моего приемного отца Эркола и его жены Гармны.

Но сначала Медб и Айлиль на славу накормили и напоили героев. Когда же они предложили им накормить коней, то Конал и Лойгайре взяли двухлетний овес, а Кухулин — отборный ячмень. Потом они отправились в путь и всю дорогу старались обогнать друг друга, но первым все же был Кухулин.

Эркол и Гармна приветливо встретили героев, которые не скрыли, что приехали ради испытания, и тогда Эркол и Гармна отправили их одного за другим сражаться с жившими в долине ведьмами.

Первым пошел Лойгайре, однако он не устоял против ведьм и возвратился без оружия и доспехов.

Вторым пошел Конал и тоже не устоял, но потерял только копье, а меч сохранил.

Третьим пошел в долину Кухулин. Ведьмы с воплями набросились на него, но Кухулин не отступил. Вот уже от копья и щита остались одни обломки, а ведьмы все били и били его без устали.

Увидел это Лаэг и крикнул:

— Эй, Кухулин! Бессильный трус! Слепой нгут! Куда делась твоя храбрость? Или ты хочешь, чтобы ведьмы одолели тебя?

Разгневался Кухулин и стал крушить и рубить окруживших его ведьм так, что вскоре всю долину залил их кровью. Когда же он возвратился с ведьмиными доспехами, Гармна и ее дочь Буан обрадовались, увидев его целым и невредимым, и с почетом проводили в дом.

Ночью герои отдыхали, а на другой день поутру Эркол вызвал их всех троих одного за другим на поединок.

Первым оседлал коня Лойгайре, но не успел он и глазом моргнуть, как конь Эркола убил его коня, а Эркол чуть не убил его самого, так что он побежал в Круахан и всем рассказал, что Эркол убил Конала и Кухулина.

Конал тоже бежал, после того как конь Эркола убил его коня, а его слуга утонул в реке, которую с тех пор называют Снам Ратханд.

Зато Серый конь из Махи не уступил коню Эркола и сам убил его, и Кухулин одолел Эркола, после чего привязал его сзади к повозке и поехал в Круахан.

Буан, дочь Гармны, побежала следом за ним, потому что полюбила Кухулина и не пожелала с ним расстаться. Следы от повозки Кухулина не терялись среди других следов, потому что он всегда ехал напрямик и нигде не сворачивал, даже если на его пути оказывались скала или глубокое ущелье. В одном таком месте Буан не рассчитала своих сил, упала и ударилась головой о камень. Она умерла, и то место стали называть Могилой Буан.

Когда Конал и Кухулин объявились в Круахане, то не сразу догадались, почему их оплакивают, ведь они не знали о лживой вести Лойгайре, будто они оба погибли от руки Эркола.

Все поняв, Айлиль скрылся в своем покое и долго стоял, прислонившись к стене. Он старался успокоить свои мысли, ибо знал, какая великая опасность грозит его королевству, если он совершит ошибку. Три дня и три ночи он не ел и не спал, пока Медб не сказала ему:

— Ты трус и только зря тянешь время! Я сама рассужу их, если ты боишься!

— Не под силу мне судить героев, — согласился с ней Айлиль. — Да и кому это под силу?

— Мне, — заявила Медб. — Да и что в этом трудного? Лойгайре и Конал Кернах не похожи друг на друга, как бронза и серебро. И Конал Кернах с Кухулином не похожи друг на друга, как серебро и красное золото.

Поразмыслив, Медб призвала к себе Лойгайре Буадаха.

— Привет тебе, Лойгайре Буадах, — сказала она ему. — Мы считаем тебя первым из первых героев Улада и тебе отдаем долю победителя вместе с чашей из бронзы, на дне которой серебряная птица. Возьми ее как знак нашего суда, но никому ее не показывай, пока не предстанешь перед Конхобаром и всеми воинами Алой Ветви. Увидишь, что несут долю победителя, доставай чашу, и никто не посмеет оспорить ее у тебя, ибо мы вручаем тебе знак твоего первенства. — Лойгайре подали чашу, до краев наполненную сладким вином, и он одним глотком опорожнил ее. — Ты — первый из первых, — повторила Медб. — Живи сто лет и радуйся жизни, лучший из лучших в Уладе!

Едва Лойгайре ушел, как Медб призвала к себе Конала Кернаха.

— Привет тебе, Конал Кернах, — сказала она. — Мы считаем тебя первым из первых героев Улада и тебе отдаем долю победителя. Прими от нас серебряную чашу с золотой птицей на дне.

Напутствовав его так же, как она напутствовала Лойгайре, она попрощалась с ним и призвала к себе Кухулина.

— Король и королева зовут тебя к себе, — сказал ему гонец. В это время Кухулин играл в шахматы со своим возницей Лаэгом.

— Что я, дурак, чтобы шутить со мной шутки? — вскричал Кухулин и швырнул в гонца шахматной фигурой, попав ему между глаз, отчего он упал и умер, и Айлиль и Медб его не дождались.

— Клянусь! — воскликнула Медб. — С Кухулином нелегко иметь дело!

Она сама пошла к нему и обняла его обеими руками за шею.

— Обманывай других, — сказал ей Кухулин.

— Великий сын Улада! Слава Ирландии! — вскричала Медб. — У нас и в мыслях не было обмана. Даже если бы все герои Ирландии собрались здесь, доля победителя все равно досталась бы тебе, потому что никто не сравнится с тобой храбростью, славным именем, молодостью, великими подвигами!

После этих слов Кухулин встал и вместе с Медб пошел в королевский дворец. Айлиль ласково встретил его и вручил ему до краев наполненную сладким вином золотую чашу с птицей из драгоценных каменьев на дне.

— Ты — первый из первых, — сказала Медб, — и я желаю тебе жить сто лет и радоваться жизни, лучший из лучших в Уладе!

— Вот что мы решили, — в один голос сказали Айлиль и Медб. — Как ты первый из первых героев Улада, так и твоя жена первая из первых жен Улада. Она правильно сделала, что первая вошла в пиршественную залу, потому что кому, как не ей, быть королевой над уладскими женами.

Кухулин одним глотком опорожнил чашу и, попрощавшись со всеми, отправился в обратный путь. Вечером он был уже в Эмайн Маха.

Среди уладов не нашлось ни одного смельчака, который спросил бы героев о решении Айлиля и Медб, а там подошло время садиться за столы да приниматься за пир.

Оставив споры, воины Улада ели, пили и веселились. Явился на пир и Суалтам, сын Ройга и отец Кухулина. В его честь Конхобар приказал вкатить в залу бочку своего лучшего вина.

Тем временем дошла очередь и до доли победителя.

— Сегодня долю победителя получит один из трех героев, возвратившихся из Круахана, — сказал злоязычный Дуабтах. — Верно, они принесли знаки, по которым мы узнаем, кто из них первый из первых.

Тут вскочил с места Лойгайре Буадах и высоко над головой поднял бронзовую чашу с серебряной птицей.

— Доля победителя моя!

— Нет! — завопил Конал Кернах. — Вот моя чаша! — И он высоко поднял серебряную чашу с золотой птицей на дне. — У тебя чаша бронзовая, а у меня серебряная! Доля победителя моя!

— Нет! — крикнул, поднимаясь, Кухулин. — Король и королева обманули вас. Доля победителя моя! Смотрите на мою чашу!

С этими словами Кухулин поднял над головой золотую чашу с птицей из драгоценных каменьев.

— Если судить по-честному, то я — первый из первых, — сказал Кухулин.

— Ты, — согласились Конхобар и Фергус и все остальные улады. — Таково решение Айлиля и Медб.

— Клянусь, — вскричал Лойгайре Буадах, — не просто так тебе вручили золотую чашу. Ты ее купил! Сколько золота и серебра ты дал Айлилю и Медб, чтобы они назвали тебя первым из первых? Честью клянусь, их суждение мне не указ!

Герои, выхватив мечи, выскочили на середину, однако Конхобар встал между ними, так что Лойгайре, Коналу и Кухулину пришлось умерить свой пыл.

— Придется вам ехать к Курои, чтобы он решил ваш спор, — сказал Сенха.

— Согласен, — сказал Лойгайре Буадах.

— Согласен, — сказал Конал Кернах.

— Согласен, — сказал Кухулин.

На другой день рано поутру все трое — Лойгайре, Конал и Кухулин — отправились в путь. У ворот крепости Курой они распрягли повозки, а во дворе их приветливо встретила Бландад, дочь Минды, жены Курой, которого не было дома. Однако он все знал наперед и заранее наказал жене, как ей принимать гостей. Она все сделала как полагается. Сначала подала им воду умыться с дороги, потом вина — прогнать все печали, потом приказала слугам помягче постелить постели, чтобы не пожаловались герои на негостеприимство.

Когда же наступил вечер, Бландад сказала героям, что им до возвращения Курой наказано сторожить крепость.

— Так он велел. И еще он велел передать, чтобы первым стал на стражу самый старший из вас.

Курой же, где бы он ни был, каждый вечер заколдовывал крепость, и она крутилась, как мельница, чтобы после захода солнца ни один недруг не нашел вход в нее.

В первую ночь встал на стражу Лойгайре Буадах, потому что годами он был старше других. Незадолго перед рассветом он увидел, как на западе поднялась от моря тень и направилась к нему. Она была длинной и очень страшной и в конце концов приняла обличив великана, голова которого упиралась в небо, а ноги попирали сверкающее море. В руках у него были выдранные из земли дубы, которые и шести коням не сдвинуть с места. Великан швырнул одним дубом в Лойгайре, но промахнулся. Так он промахивался три или четыре раза, и Лойгайре остался жив и невредим, да еще с неразбитым щитом, отчего осмелел и метнул в великана копье, но не причинил ему никакого вреда.

Великан в ответ протянул руку и схватил Лойгайре, который, хотя был высоким и сильным, почувствовал себя словно годовалый младенец у него на ладони, а великан, повертев его в пальцах, как вертят шахматную фигурку, полумертвого бросил его во двор крепости, да в самую грязь. В это время все ворота были на запоре, поэтому в крепости решили, что он сам перепрыгнул через стену и таким образом вызвал других героев на соревнование.

Миновал еще один день, и наступила очередь Конала стеречь крепость, потому что он был старше Кухулина. С ним произошло то же, что с Лойгайре.

А на третью ночь наступил черед Кухулина.

Около полуночи он услыхал шум, а когда в небе поднялась полная луна, то увидел девять серых теней над болотом.

— Стойте! — крикнул Кухулин. — Кто вы? Если друзья, то идите с миром, а если враги — не ждите пощады!

Тени зашумели-закричали, но Кухулин отрубил всем девяти головы, и они упали, бездыханные, на землю.

Кухулин стал стеречь крепость дальше.

Еще девять воинов вышли против него, и еще девять, но он всех победил и всем отрубил головы, которые сложил в кучу вместе с оружием.

Приустав, Кухулин все же внимательно вглядывался во тьму и услыхал вдруг, что озеро поблизости зашумело, словно бурное море. Ему очень хотелось отдохнуть, но долг превыше всего, и он решил посмотреть, что там такое. Из озера поднимался длинный-предлинный червь, который уже повернулся раскрытой пастью к крепости, намереваясь проглотить один из приглянувшихся ему домов.

Кухулин подпрыгнул, обхватил одной рукой шею червя, а другую засунул ему в пасть, вытащил у него из груди сердце и бросил его на землю. Враг Кухулина упал бездыханным, и Кухулин разрубил его мечом на куски, а голову бросил поверх остальных голов.

Совсем обессилел Кухулин и не двигаясь просидел почти до рассвета, как увидал вдруг тень великана, шагавшего к нему с запада — от моря.

— Ну и ночка! — вздохнул великан.

— Смотри, как бы не пришлось еще хуже! — пригрозил ему Кухулин.

Великан замахнулся на Кухулина бревном, но оно не задело героя. Тогда он бросил в него еще три или четыре дерева, но все они пролетели мимо, не причинив Кухулину вреда. Великан протянул руку, чтобы схватить Кухулина, как было с Лойгайре и Коналом, но Кухулин прыжком лосося взобрался великану на голову и вытащил меч, чтобы отрубить ее, великан взмолился:

— Жизнь за жизнь, герой.

Он исчез и больше никогда не показывался.

Кухулин же, подивившись про себя, как это Лойгайре и Конал сумели перепрыгнуть через стену, такую высокую и широкую, что он два раза прыгал и оба раза безуспешно, разгневался и, отойдя подальше, разбежался, едва касаясь ногами травы. Он все-таки одолел ее и оказался прямо у дома Курой. Кухулин толкнул рукой дверь и, тяжело вздыхая, вошел.

Тотчас услыхал он голос Бландад, дочери Курои:

— Ты вздыхаешь не как побежденный. В твоем вздохе радость победителя.

Дочь короля все знала о том, что пришлось претерпеть Кухулину.

— Долю победителя заслужил Кухулин, — сказала она Лойгайре и Коналу. — Да вы и сами знаете, что не сравнитесь с ним в бою.

— Я не согласен, — в один голос заявили Лойгайре и Конал. — Наверняка его друзья-сиды стараются, чтобы мы уступили ему без спора. Не быть этому.

Тогда Бландад от имени Курои наказала им возвращаться в Эмайн Маха и там его ждать. Герои простились с дочерью короля и отправились в обратный путь — туда, где их ждали воины Алой Ветви.

Много ли, мало ли прошло времени, все улады собрались в Эмайн, и, когда они устали мериться силами, Конхобар и Фер-гус, сын Ройга, и все остальные отправились в дом Алой Ветви. Однако между ними не было Кухулина. И Конала Кернаха тоже не было. А другие все были.

Перед самым вечером, когда усталый день завершал свой путь, они увидали высокого неуклюжего мужа, к тому же уродливого лицом. Когда он переступил порог залы, Конхобар подумал, что ни один из уладов не дотянется ему даже до пояса.

Смотреть на него и то было страшно. Прямо на тело у него была надета плетенка, какой обычно покрывают коров, сверху он накинул серый плащ, а над головой колыхалась ветка величиной с коровник на тридцать коров. У него были желтые голодные глаза. В правой руке он держал топор, который весил не меньше пятидесяти железных котлов, да такой острый, что и волос разрубил бы, если бы порыв ветра бросил его на острие. Пройдя ползалы, он наклонился над бревном с необрубленными ветками, которое лежало возле очага.

— Кто ты? — спросил его злоязычный Дуабтах. — Разве нет другого места в зале, что ты вышел на середину? Что тебе нужно? Деревяшку на растопку? Или ты хочешь сжечь наш дом?

— Меня зовут Уат Чужестранец. И мне не нужны ни деревяшка, ни ваш дом. А нужен мне муж, которого я не могу найти, хотя обошел уже всю Ирландию и многие другие земли, муж, который держит свое слово и не обманет меня, что бы ни случилось.

— О чем ты говоришь? — спросил его Фергус.

— Вот топор, — сказал Уат. — Пусть кто-нибудь отрубит мне голову сегодня при условии, что завтра я отрублю голову ему. Вы, улады, по всей земле известны своей силой, своей ловкостью, своей храбростью, своей гордостью, своими высокими мыслями, своим мужеством, своей правдивостью, своей щедростью. Словом, не найдется ли среди вас муж, который всегда выполняет обещанное? О тебе я не говорю, Конхобар, потому что ты — король. И о Фергусе, сыне Ройга, я тоже не говорю. Но среди остальных неужели не найдется муж, готовый отрубить мне голову, чтобы завтра подставить мне свою?

— Несправедливо чернить всю страну, — заявил Фергус, — если ты не можешь найти одного человека.

— Значит, не найдется среди вас настоящий герой, коли нет на пиру Конала Кернаха и Кухулина?

— Наклонись, дурак, и я отрублю тебе голову! — крикнул Лойгайре. — А завтра приходи за моей головой.

— Клянусь, ты неплохо придумал, — сказал Дуабтах, — отрубать человеку голову, а долг отдавать на другой день.

Никто из уладов не знал, что Уат заколдовал свой топор. Он положил голову на бревно, Лойгайре взмахнул топором и когда опустил его, голова чужестранца покатилась на пол, а из шеи во все стороны хлынули потоки крови. В страхе все застыли на месте.

— Клянусь, — проговорил Дуабтах, — если этот Чужестранец завтра придет, он никого в живых не оставит.

Он пришел. Лойгайре дрогнул сердцем и как сквозь землю провалился. Правда, в этот день на пир явился Конал Кернах и сказал, что готов заключить с Чужестранцем договор. Дальше все было, как накануне. Когда Уат пришел взыскать с Копала долг, тот как сквозь землю провалился.

На третий день на пир пришел Кухулин.

— Слушайте, мужи Улада, — принялся Уат высмеивать уладов, — оставила вас храбрость, и вы не достойны славного имени, когда-то принадлежавшего вам по праву. Где же ваш Кухулин? Или на его слово тоже нельзя положиться?

— Мне не надо договора, — крикнул Кухулин. — Вот он я! А ты, пугливая муха, похоже, боишься смерти!

С этими словами Кухулин выпрыгнул на середину залы и, отрубив Уату голову, подбросил ее до потолка, отчего весь дом пошел ходуном.

На другой день только и разговоров было среди мужей Улада, придет Кухулин или не придет в пиршественную залу отдать долг. Кухулин пришел и как ни в чем не бывало уселся за стол.

Правда, тяжело было у него на сердце, и, заметив это, мужи Улада постарались его развеселить, но только зря старались.

— Не покидай меня, пока я не умру, — попросил герой Конхобара. — Скоро смерть за мной пришла. Но лучше мне умереть, чем нарушить слово.

Едва стемнело, явился Уат.

— Где Кухулин?

— Здесь я! — крикнул Кухулин.

— Что-то невесело ты глядишь, видно, боишься смерти. Но ты не обманул меня.

Кухулин вышел на середину и положил голову на бревно.

— Получше-ка вытяни шею, — приказал Уат.

— Хватит! Не тяни больше. Клянусь, я не мучил тебя вчера. Кухулин вытянул шею, и Уат поднял топор до потолка, отчего ветка у него на голове задела стропила и, потревоженные, они зашумели, как лес в грозу. Он опустил топор, но не на шею Кухулину. а рядом, и тотчас улады узнали Курой, сына Даре, который явился испытать героев.

— Вставай, Кухулин, — сказал он. — Ни один герой Улада, как бы он ни пыжился, не сравнится с тобой в храбрости и честности. Ты — первый из первых героев Ирландии, и доля победителя принадлежит тебе, а твоей жене — первое место среди жен Улада. Если же кто попытается оспорить мое слово, клянусь клятвой моего народа, горько пожалеет об этом.

С этими словами Курои исчез.

Так закончилась словесная битва прекрасных жен Улада и ссора мужей Улада из-за доли победителя.

…Теперь о Конхобаре. Долго уж, казалось ему, спит он без жены. Взял он тогда с собой лучших из уладов, Коналла Кернаха, Кухулина, Келтхайра, Блаи Бругайда и Эогана, сына Дуртахта, и Катбада, и Сенха, и пошел к жилищу Доманкенна, сына Дега, что был из Племен Богини и владел той землей. Там узнали они, что умерла девушка и весь народ в крепости оплакивает ее. В великое молчание погрузился тогда Конхобар, ибо ни о ком не печалился так, кроме самой Дейрдриу.

- Какая же месть подобает им? — спросил Конхобар. Отвечали благородные улады, что должно убить Атирне с сыновьями и всеми его людьми, ибо уж не раз страдал Улад от их оружия. Тут вышла к ним мать девушки, Бегуба, и принялась оплакивать ее перед Конхобаром и благородными уладами.

- О король,— сказала она,— не одной смертью кончится это дело, ибо и я с ее отцом лишимся жизни от горя. Было пророчество, что и нас заберет эта смерть, как провидел друид, говоря:

"Толпы женщин плачут о смерти мужей от слов Атирне" [...|.

- Хищных зверей нашлет на вас Атирне, — сказала тогда Катбад,— Поношение, Позор и Стыд, Проклятье, Огонь и Злое слово. Ведь это у него есть шесть сыновей Бесчестья: Скупость, Отказ, Отрицание, Жестокость, Безжалостность, Жадность. Нашлет их на вас он, и станете с ними сражаться.

Принялся тут и Доманкенн корить и подстрекать уладов.

- Скажите, что же нам делать, о улады? — спросил Конхобар. Кухулин дал совет убить Атирне. Конал храбрый и справедливый вгляделся. Калтхайр ранящий замыслил. Мунремар знаменитый обдумал. Кускрайд сторож решил. Храбрые, заносчивые, жестокие, с обоюдоострыми мечами юноши уладов подтвердили решение идти и разрушить укрытие Атирне.

И сказал тогда Доманкенн матери Луайне:

Великий плач поднялся тогда о девушке, а потом спели над ней погребальные песни, устроили погребальные игры и воздвигли надмогильный камень. Воистину горестны и печальны были отец и мать девушки, и горько было слышать их рыдания.

И сказал тогда Конхобар:

После этого принялся Конхобар оплакивать девушку и чернить перед уладами Атирне. Тогда пошли за ним улады к Бенн Атирне и заперли там его с сыновьями и всеми людьми, а потом убили двух его дочерей, Мор и Мидсенг, и сожгли крепость Атирне.

Недобрым делом показалось это филидам Улада, и тогда сказал Аморген: